Он остановился на третьей, последней, площадке. Очень аккуратно приоткрыл дверь, ожидая увидеть по ту сторону десяток поджидающих его охранников, но не увидел никого. «Меня нельзя убить», – подумал Кляйн, а потом: «Я медленно схожу с ума».
«Нет, – он широко распахнул дверь, – быстро».
Кляйн прошел к двери в конце коридора, прижался к ней ухом. С другой стороны слышался звук – низкое и постоянное гудение, которое время от времени что-то заглушало.
Кляйн надавил на ручку локтем, обнаружил, что не заперто. Медленно опустил ручку до конца, открыл, тихо проскользнул внутрь.
С тех пор как он был здесь в последний раз, все изменилось. Стены всё еще ремонтировали, их покрывал гипсокартон, который еще не заклеили и не закрасили. Лак на полу, особенно возле двери, пошел обугленными волдырями. Простое ложе Борхерта заменила больничная койка, похожая на ту, которую когда-то занимал сам Кляйн. Гудение исходило от прибора возле койки, от него же шла трубка к дыхательной маске, накрывающей нос и рот Борхерта. Сам он лежал в койке, замотанный в марлю. Кожа, не скрытая бинтами, была красной, шелушащейся и скукоженной, волос не осталось, не считая рваного растрепанного клока на голове. Возле Борхерта в инвалидном кресле, спиной к Кляйну, сидела безногая медсестра в накрахмаленной белой форме, с очень прямой спиной, и заменяла повязки на ноге больного.
Кляйн медленно пошел вперед. Сиделка, все еще обрабатывая ногу, праздно болтала и не слышала его. Но Борхерт склонил голову.
– Кто там? – спросил он в маску, его дыхание затуманило пластмассу. Кляйн заметил, какой глухой у больного голос, не похож на обычный, словно с ним было что-то серьезно не так. Именно его он и слышал в трубке телефона в больнице.
– Никого, – ответила сиделка. – Только я.
Борхерт открыл глаза, и Кляйн увидел, что оба помутнели, стали тусклыми, как будто без зрачков. Слепой. Кляйн сделал еще шаг.
– Там кто-то есть, – сказал Борхерт. – Я чувствую.
Сиделка слегка повернулась и, поймав краем глаза Кляйна, застыла. Кляйн навел на нее пистолет.
– Вы правы, – сказала она.
– Кто это? – повторил Борхерт.
– Это он, – ответила сиделка.
Все ненадолго замерли, а потом сиделка отвернулась и закончила накладывать повязку. Кляйн быстро подошел к ней и сильно ударил рукояткой по голове. Она обмякла, завалилась на Борхерта. Тот поморщился. Кляйн оттащил ее обратно на коляску, откатил лицом к стене, где она оставалась на виду, и поставил тормоза.
– Значит, мы все-таки не смогли вас убить, мистер Кляйн, – произнес Борхерт. – Но должен заметить, не потому, что плохо старались. Похоже, вы зачарованы.
– Что у тебя с глазами? – спросил Кляйн. Борхерт улыбнулся, и движение мышц страшно исказило лицо.
– Всегда вы что-то хотите знать, мистер Кляйн. Казалось бы, вы уже должны усвоить урок. Вы пришли спросить меня только об этом?
– Не совсем, – ответил Кляйн.
– Не совсем, – повторил Борхерт. – Всегда вы что-то скрываете, мистер Кляйн. Возможно, личные комплексы? – И он улыбнулся шире, из трещин, появившихся на поврежденной коже у рта, потекла розоватая жидкость.
– Что вы сделали с девушкой? – спросил Борхерт. – Убили?
– Нет. Она без сознания.
– Ах, – сказал Борхерт. – Все еще притворяетесь человеком, да? – Кляйн наблюдал за тем, как его улыбка растягивается еще шире, потом медленно угасает. – Так о чем это мы? – спросил он.
– Глаза, – сказал Кляйн.
– Я думал, это мы уже обсудили, – заметил Борхерт. – С моими глазами, мистер Кляйн, случились вы. Вы же случились с моим лицом, моим телом, моим голосом. А теперь, полагаю, вы пришли докончить дело.
– Да.
– Вряд ли вас можно убедить отказаться от своих намерений?
– Вряд ли.
– А если я отзову охоту, мистер Кляйн? А если я торжественно поклянусь не преследовать вас, пожалую вам иммунитет, так сказать?
Кляйн помялся, но сказал:
– Нет. Я не могу тебе доверять.
– Я слышу в вашем голосе сомнение, мистер Кляйн. Почему бы не поддаться ему?
«Поддаться ли?» А потом Кляйн вспомнил каждого из тех, кого убил, – семерых, если только не восьмерых, если только не девятерых, – и как они все погибли. Что он им должен теперь, когда находится здесь? «Должен?» – подумал он. Нет, это он просто все еще притворяется человеком. Никому он ничего не должен. Но они отчасти составляли ту силу, что еще несла его вперед, и он уже не знал, как остановиться, не убив Борхерта.
– Ну, мистер Кляйн? – спросил Борхерт. – Что скажете?
Но тут Кляйн краем глаза заметил сиделку, которая только притворялась, что лежит без сознания, а сама медленно что-то поднимала с сиденья коляски, и, вздрогнув, он понял, что это пистолет. Когда она вдруг ожила и попыталась обернуться к нему, Кляйн дважды выстрелил ей в голову.
Борхерт в койке вздохнул:
– Вижу, вы нашли ее оружие. Попытаться стоило, – а потом добавил, все еще без эмоций: – Едва ли это поступок джентльмена – застрелить даму. Вы бы могли просто ее обезоружить, мистер Кляйн. Что с вами сталось?
«И в самом деле?» – спросил себя Кляйн.
– Итак, – сказал Борхерт, – чего мы ждем? Заканчивайте.
– Еще рано.
– Рано? – переспросил Борхерт.
– Сперва, – сказал Кляйн, – я хочу кое-что знать.
Борхерт снова улыбнулся, в этот раз так широко, что Кляйну на мгновение показалось, будто его лицо сейчас треснет.
– Ах, мистер Кляйн. Ничему-то мы не учимся, да?
* * *
– Ну что же, тогда сыграем в двадцать вопросов, мистер Кляйн?
– Что? – спросил Кляйн.
– Уже девятнадцать? А потом вы меня убьете?
– Сойдет.
– Вижу, вы азартный человек, мистер Кляйн. Но что я получу за сотрудничество? Может быть, жизнь?
– Нет, – сказал Кляйн.
– Не жизнь? Тогда что, мистер Кляйн? Какая у меня мотивация, так скажем?
– Мотивация?
– Восемнадцать, – сказал Борхерт. – Стоит быть осторожней. Всё просто: зачем мне отвечать на ваши вопросы? Мне все равно конец.
– Это правда.
– Возможно… – начал Борхерт. – Это немного, но, возможно, мне будет дозволено выбрать свою смерть?
Сиделка, обратил внимание Кляйн, похоже, еще была жива, ее рука дрожала на полу и посылала рябь по лужице крови. Он подошел к ней, ткнул ногой, перевернул лицом вверх. Она казалась мертвой, не считая глаза, который, не моргая, следил за каждым его движением.
– Ну, мистер Кляйн?
– Как насчет паралича?
