Когда добрался до квартиры, обнаружил, что дверь открыта нараспашку, полицейская лента разорвана.
«Это когда-нибудь закончится?» – спросил себя Кляйн.
Медленно толкнул дверь и с секачом наготове вошел. Воздух был спертый и пыльный. Он видел в слабом свете из коридора пыль на полу, которая теперь поднималась медленными хмельными завихрениями. Увидел и множество отпечатков – уже неразличимых, и пятна на полу, а под ними – осколки стекла, блестящие, как тусклые глаза, и темные лужи высохшей крови. И рядом – другая тропинка следов, новая, без пыли, ведущая вперед.
Отпечатки вывели его из прихожей в квартиру. Там, в спальне, был Гус. Он сперва не заметил Кляйна, так и сидел, бессмысленно таращась на собственную изувеченную руку, проводя по гладкой плоти от третьего пальца до запястья, поглаживая, как зверька.
– Ты один? – наконец тихо спросил Кляйн.
Гус подскочил:
– Ой, это вы.
– Ты не ответил, – сказал Кляйн.
– Да. Один. Только я, Павел.
– Что ты тут делаешь?
– Я пришел вас увезти, – сказал Гус. – Павел хочет вас видеть. Хочет выслушать отчет.
– Какой Павел? – спросил Кляйн. – И что еще за отчет?
– Первый Павел, – ответил Гус. – Хочет знать, как все прошло.
Кляйн шагнул в комнату, положил секач на кровать. Гус бросил на него взгляд и тут же отвел, и на миг Кляйн подумал, что, может быть, наконец совершил ошибку. Но Гус не двинулся с места.
– Я приму душ, – сказал Кляйн и снял рубашку.
– А отчитаться не хотите?
– Нет, – сказал Кляйн.
– Нет?
– Я все расскажу тебе, а ты можешь передать Павлу.
Гус покачал головой.
– Павел настаивал, чтобы вы приехали лично.
– Нет, – ответил Кляйн. – Я не приеду.
– Почему?
– Потому что Павел хочет меня убить.
Гус рассмеялся:
– Зачем Павлу вас убивать?
– У нас был уговор, – сказал Кляйн. – Я свою часть сдержал. Его часть – что я больше никогда не увижу ни одного Павла.
– Даже меня? – спросил Гус.
– Даже тебя. Хоть ты и ненастоящий Павел.
– Не надо так говорить. – Гуса явно задели его слова. Он встал, вздохнул. – Павел предупреждал, что вы будете противиться. – Он достал из кармана пистолет и, неловко его взяв, направил на Кляйна. – Мне придется настаивать.
«Это когда-нибудь кончится?» – опять подумал Кляйн и спросил:
– Ты знаешь, что он хочет со мной сделать, Гус?
– Он хочет с вами поговорить.
– Он хочет меня убить. Он хочет меня распять.
Оружие в руке Гуса дрогнуло, но хватка тут же стала твердой. Кляйн подошел к нему ближе.
– Неправда, – сказал Гус.
– Правда. А ты хочешь мне смерти?
– Не особенно.
– Я не убил Рамси, – сказал Кляйн и увидел, как пистолет снова дрогнул, выровнялся.
– Нет? – спросил Гус.
– Нет, – ответил Кляйн.
– Наверное, это хорошо. Мне не нравится представлять его мертвым.
– Если мы с тобой уедем, то меня убьют.
– Нет, – сказал Гус. – Мы вас не тронем.
– Тогда зачем тебе пистолет? Зачем Павел настаивает, чтобы я отчитался лично? Какая разница?
Гус пожал плечами:
– Откуда мне знать?
Кляйн вздохнул.
– Ладно. Что еще остается? – спросил он риторически. Начал отворачиваться, но замер в полуобороте. – Еще одно. Пистолет тебе не поможет.
– Почему?
– А ты что, не слышал? Меня нельзя убить.
И в этот раз, когда ствол дрогнул, рука Кляйна уже лежала на нем и вырвала оружие из хватки Гуса.
Он сказал Гусу повернуться и поднять руки, а потом ударил в затылок рукояткой. Оставил лежать кучей на полу, пока сам вылезал из штанов. Протерев грудь и ноги сухим полотенцем как мог, нашел чистую рубашку и новые штаны, надел.
На кухне умылся. Вдруг навалилась усталость.
Под раковиной стояло ведро, Кляйн его забрал. В раковине была распыляющая насадка на конце вытягивающегося шланга, и он вырвал шланг, а потом отломал насадку, пока вода хлестала в раковину. Свернул шланг, бросил в ведро.
Гус в спальне уже приходил в себя, с мутным взглядом потирая голову.
– Не надо было так, – сказал он.
– Ничего личного. Потом спасибо скажешь, – ответил Кляйн и ударил Гуса еще раз, в этот раз по виску.
Обыскал его, забрал зажигалку. Ключи от машины и кошелек выкинул в окно, а потом ушел.
V
Он все сидел, прижавшись лбом к рулю, и думал: «Неужели нет другого выбора?» Пластмасса руля была скользкой и холодной.
«Конечно, выбор есть, – думал он. – Выбор есть всегда. Просто я на него не согласен».
Кляйн поднял голову. На сиденье рядом лежало разномастное собрание предметов: ведро, бухта шланга, зажигалка, секач, пистолет, человеческая голова.
Он поднял Борхерта за волосы и бросил в ведро, как и шланг. Зажигалку запихнул в карман. Пистолет убрал за ремень, вместе с секачом.
Вышел с ведром в руке, потом поставил его на тротуар, вынул голову и шланг.
Один конец вставил в бензобак машины, пососал с другого конца, чувствуя на языке грубую пластмассу отломанной насадки, пока бензин не полился в рот, а потом на тротуар и наконец в ведро. Кляйн наполнил его где-то на три четверти, потом выдернул шланг и закинул под машину.
Пронес ведро, в котором плескалось горючее, пару десятков метров по тротуару. Остановился рядом с вращающейся дверью и поставил его у стены здания.
«Еще не поздно остановиться», – думал Кляйн, когда возвращался за головой, но сам знал, что поздно – еще до того, как подобрал голову, еще до того, как пронес ее через вращающиеся двери в вестибюль.
Швейцар Павел сидел на месте – по крайней мере, какой-то из Павлов. Как же там было?
– Рад встрече, Павел, – сказал Кляйн.
– Рад встрече, Павел, – ответил тот. – То есть, друг Кляйн.
– Приехал для отчета.
– Конечно. Позволь спросить, что у тебя в руке?
– Это? – спросил Кляйн. – Голова Борхерта.
– А, понятно, – сказал Павел.
– Я ее пока положу. У меня снаружи еще кое-что.
Павел кивнул, двинулся к стойке и телефону. Кляйн заспешил на улицу, взял ведро за ручку, внес, расплескивая, внутрь.
Когда он вернулся, Павел уже отпирал тяжелую дверь. Кляйн подошел ближе, поставил ведро на пол и подождал.
