– Я расскажу тебе историю, – благодушно начал он. – Паренек по имени Уэбб Эллис учился в моей школе, но за двести лет до меня. О чем это тебе говорит?
– Он был из богатой семьи? – Крис моргнул.
– Молодец. Не совсем точно, но близко. Уэбб Эллис был из тех, про кого сейчас сказали бы, что он пробился. У него имелись связи. Отец Эллиса умер, когда тот был маленьким, но мама свела его с нужными людьми и в шестнадцать он все еще был в школе. Кроме того, хорошо играл в футбол и крикет. Если верить легенде, во время одного матча он жестко нарушил правила – взял мяч в руки и побежал с ним. Знаешь, что с ним стало?
– Эм, исключили?
Нотли покачал головой:
– А вот и нет. Он прославился. После создали новую игру, в которой бегаешь с мячом в руках.
– Но это же, – Крис нахмурился, – регби.
– Верно. В конечном счете игру назвали в честь школы. Думаю, ты понимаешь, почему. Уэббеллисбол – не самое звучное название. Вот и родилось регби. По крайней мере, так гласит легенда. В школе даже повесили табличку с именем Уэбба Эллиса и датой, когда он нарушил правила. Я проходил мимо нее каждый божий день.
Помещение наполнила тишина.
– Так и было? – наконец спросил Крис.
Нотли ухмыльнулся:
– Нет. Скорее всего, нет – просто фрагмент школьной мифологии, выгравированный на камне и похожий на правду, к тому же полезный. По всей вероятности, этот случай отлично характеризует поведение ребят в элитных школах того времени: они нарушали правила и создавали новые. Позднее, в том же столетии, игру сделали официальной, а маркетинговый ход с запозданием приписал заслугу по ее созданию одному человеку, потому что люди на это покупаются. Но знаешь, что интересно, Крис? Игра была далеко не новой. Она восходит, как минимум, к Древнему Риму. В деревнях и городах Британии веками играли в похожую игру. Но что еще любопытнее, в те времена, когда Уэбб Эллис и его приятели вписывали свои имена в историю спорта, ввели закон, по которому обычным людям запрещалось играть в регби, а люди в форме с палками и пушками ходили и проверяли. Поскольку – я практически цитирую – игра нарушала общественный порядок и была опасна. Видишь, как все работает, Крис? Как всегда все происходило?
Крис промолчал. И пяти минут не прошло, как Нотли тыкал в него пистолетом. Ходить по этому льду было опасно – Крис не доверял начальнику.
– Ладно, – Нотли откинулся на стуле. – Промотаем несколько столетий. Вот что ты точно знаешь. Кто впервые убил в ходе дорожной дуэли?
– Э, Роберто Санчес, верно? Вызов на должность партнера в чикагском офисе «Калдерс» в… нет, погоди минутку. – Крис отфильтровал информацию и вспомнил фрагмент бредовой ТВ-передачи, которую смотрел последние месяцы. – Говорили, это был не Санчес, а парень по имени Райс. Настоящий головорез из вашингтонского офиса. Он обогнал Санчеса на три месяца или около того?
Нотли кивнул. На мгновение показалось, будто он задумался.
– Да, так говорят. А феминистки называют Бегонию Салас из «Ибер Фондос», и в этом тоже есть доля истины. Салас была одной из самых продвинутых в те времена, а водила как ненормальная. Согласно другой точке зрения, «Калдерс» украли идею у отдела стратегического планирования из Калифорнии – мол, холдинг «Око» и группа компаний «Сакраменто» тайно практиковали подобное. А знаешь, что помню я?
Вновь Нотли казался отстраненным, будто витал в другом месте.
– И что же?
Нотли деликатно улыбнулся:
– Что это был я.
В памяти Криса скользнуло первое впечатление от старшего партнера «Шорн», когда он вышел на работу, – тролль в комнате для собеседования, выкрашенной в пастельные тона. Он посмотрел на Нотли – теперь от него исходила сила, так что костюм Сюзанны Инграм, казалось, трещит по швам – так было накачано тело. Первоначальное желание улыбнуться Джеку в ответ прошло. Пульс снова зачастил.
Нотли, похоже, встряхнулся.
– Другие времена были, Крис. Сейчас мы к этому привыкли, а тогда в воздухе витал дух перемен. Его можно было учуять. – Нотли глубоко вдохнул. – Резкий запах, как от разлитого бензина. Все было пропитано возможностями. Периоды рецессий наступали и заканчивались, мы мужались и готовились к очередному кризису, к худшему сценарию. И как бы жизнь ни била, все равно выстаивали. Даже лучше: мы почти ни разу не оступились. Да, произошло несколько бунтов, парочка банков вышла из дела, шумиха с ядерной электростанцией в Пенджабе. Мы выплыли, Крис. Вышли победителями. Легко.
Он умолк. Казалось, он ждет, пока Крис заполнит паузу, и тот не заставил себя ждать. Его поразила энергия, которую излучал старший партнер.
– Но ведь вам все равно приходилось участвовать в дуэлях? Верно?
– О да. – Небрежный жест. – Именно череда рецессий породила дорожные дуэли. Суровое решение в суровые времена. Но тогда все проходило довольно цивилизованно. Гонки подобного формата лишь зарождались. А знаешь, как все случилось?
Крис покачнулся, неудачно переступив с ноги на ногу.
– Что? Да, конечно. Болиды «Формулы» – те, что показывают на исторических каналах, которые выглядят как ракеты, верно? Люди, в чьих руках сосредотачивались деньги, покупали эти автомобили. А затем, когда дороги стали пустовать, и все…
Он замолк. Нотли качал головой.
– Нет?
– Не совсем. Хотя подобная динамика имела место. Но это лишь часть, полагаю. Все началось задолго до этого. В конце прошлого столетия, перед началом нового тысячелетия. Отец рассказывал мне – в те времена самые жесткие и упертые фирмы экспериментировали, как стимулировать конкуренцию между новыми сотрудниками. Фишка пришла из Америки. Восемь стажеров в отделе и всего семь столов. – Нотли сделал жест обеими руками. – Так что кто приходит последним, вынужден работать на подоконнике. Или клянчить место рядом с тем, у кого будильник лучше. После нескольких раз возникает определенная динамика в группе. Опоздавший – слабое звено. Остальные сплачивались и выступали против него. Модель поведения шимпанзе. Пускаешь опоздавшего за свой стол и ассоциируешься со слабым звеном. Заключаешь неправильный союз. В общем, стажеры так не поступали. Они не могли себе этого позволить.
Крис затруднялся сказать наверняка, но ему показалось, что во взгляде Нотли он прочел легкое презрение. А может, дело было в исходившей от него энергии.
– После идею применили не только к стажерам. Представь себе те времена. Очередная серия кризисов на пороге – нужно что-то делать. Большинство инвестиционных фирм и крупных корпораций наводнены крутыми специалистами. Бывшие политики получают хлебные должности неисполнительных директоров, на которых можно в ус не дуть; бестолковые исполнительные директора, пользуясь связями, кочуют из фирмы в фирму, получают золотые парашюты, а молодые и талантливые вынуждены по два года торчать на одной должности и лишь затем, сколотив призрак репутации и пользуясь им, пытаются подняться по карьерной лестнице. Призрак репутации, да и только, потому как я тебя спрашиваю: что еще можно получить на корпоративной должности за два года? Такая херовина творилась в нашем британском мире. В других точках планеты молоденькие долбоебы приклеивались к «папочкиной» кормушке с самого начала, потому что в тех культурах против «папочки» не попрешь. И когда начались кризисы, вся эта махина балансировала на грани. Нужно было что-то делать, по крайней мере, попытаться что-то изменить. Причем требовались радикальные меры.
