Марк усмехнулся. Было забавно думать о тех зависимостях, что сковывали каждого из них. У него были самокрутки, у Родерика — его отвары, у Леты… кровь, наверное. Со смерти Драгона убийства стали ей нравиться. Как будто в каждой жертве она видела отмщение. Как будто её меч и правда был живой, вынуждавший её с наслаждением проливать кровь врага.
Сегодня ночью Лета познакомилась с неизвестной доселе стороной Родерика, и её это напугало. Пришлось выдавить из себя парочку утешительных слов. Маг совершил глупость, когда привёл её к Родерику. Словно не знал, на что тот способен. Да и Родерик… Нашёл время, чтобы хлебнуть своего отвара, и в результате этой ночью из таверны вынесли два тела. Было ещё третье, но. к счастью, умерщвлённое не его руками, а павшее в дуэли двух пьяных вусмерть карритов.
Обычное дело, говорил Рубен. Только утихомирьте этого идиота, чтобы он не устроил мне тут кровавую баню… Говорил таким спокойным, расслабленным тоном, как будто сам не рисковал попасть под руку Родерику. Если задуматься, то можно было лишиться рассудка, до чего дошёл мир вокруг них — люди не обращали внимание на смерть рядом с собой, считая её обыденным проявлением, просто как… ссорой, пьяной дракой, что случались во многих тавернах. Но это были не ссоры, а убийства. А Аш-Крзсту насчитывалось несколько веков, и такие порядки здесь были изначально.
После встречи с Летой в памяти внезапно всплыл Драгон. Стоило лишь заметить крохотную морщинку на переносице девушки, такую, какая была у него. Марк часто вспоминал его. Иногда ему казалось, что однажды утром, когда он проснётся где-то в лесу под широким дубом, он увидит его. Уже вставшего, собранного, у костра, на котором он жарит только что подстреленную дичь. Голубые глаза блестят, тонкие губы иронично улыбаются, он говорит что-то Марку об охоте и исчезает в дрогнувшей дымке леса. Исчезает навсегда.
Он любил её. Готов был зубами порвать того, кто её обидит. А в итоге порвала она. За него. Отрубила подонку голову и послала её в подарок князю в качестве недвусмысленного намёка. Драгон бы ею гордился.
Им обоим его не хватало. Так сильно, что Марк уже переставал замечать, как говорил его словами, или как Лета ссутулилась, смотрела исподлобья или улыбалась… совсем как он — грустно, но красиво, и за эту улыбку можно было многое отдать. Его не было больше с ними. Не было друга, наставника. Отца. Но его незримое присутствие ощущалось, как фантомная боль на месте отхваченной конечности — её нет и быть не может, но она чувствуется так явственно, что ты оборачиваешься проверить, не стоит ли старый керник у тебя за спиной. Оставалось ещё навязчивое чувство того, что Марк не успел — поговорить, признаться в чём-то, просто побыть рядом. Не успел сказать «спасибо» за те годы, что Драгон растил его. за то, что просто не дал ему умереть ещё ребёнком в нищете, страхе и голоде.
Но он ушёл. Умер. И теперь они были вдвоём против целого мира
Марк вернулся в таверну, в комнату, в не разобранную тесную постель, где лежала укрытая его одеялом Бора. Сны не были ему нужны, но он всё равно увидел их, а точнее один. Странный и пугающий сон, короткий, тёмный, словно эхо ночного кошмара… В нём был мужчина, облачённый в белую мантию, стоявший в окружении красивых каменных домов из красного кирпича и разжигавший толпу перед ним пламенной речью о каком-то восходе, о великих днях, что грядут. А сзади него виделись чёрные оленьи рога существа, которое пряталось в тени, за деревянной колонной театрального помоста, и шептало, что времени мало.
Марк проснулся в поту и, увидев, что Бора по-прежнему спала, притянул её к себе. Но так и не сомкнул глаз.
* * *
Злата промочила платком взмокший лоб. В траурном платье было тесно и жарко, а корсет причинял жуткие неудобства, когда она пыталась сесть, но, надо отдать ему должное, он стройнил и от этого молодил её. С балкона открывался вид на холодный Велиград. окрашенный в цвета поздней осени. Злата опустила взгляд вниз, на процессию, медленно текущую по площади перед Княжеским замком. Шевелившаяся масса из чёрных точек, увенчанная багровым квадратным куском — паланкином с телом усопшего.
— Разве мы не должны быть там? — послышался голос из комнаты позади.
Злата вздохнула, пряча платочек в рукав платья.
— И выносить любопытные взоры тысяч глаз? — отозвалась она. — Этим мы не почтим его память.
— Анисим пошёл.
— А ты решил остаться. Почему?
Милян наконец вышел из комнаты на балкон, в неласковый свет утреннего солнца.
— Не могу же я оставить тебя в одиночестве.
— Ты просто не хочешь участвовать в этом, — приподняла бледную бровь Злата. — По тем же причинам, что и я.
— Мне нечего сказать Витольду, — Милян поравнялся с боярыней и тоже уцепился взглядом за толпу внизу. — Кроме того, что он был хорошим человеком. Я думаю, это скажут и без нас.
— В нашем мире творится какой-то кошмар, — пробормотала Злата. — Я боюсь, Милян. Я ещё даже не думала о том, что мы будем делать. Как нам быть теперь. Потому что боюсь…
Она поборола желание вернуться, запереться в имении в Чеславе, сидеть и ждать, пока буря не пройдёт мимо. Она не могла так поступить. Ведь это была её страна. Все эти чёрные точки внизу на площади, это были её люди. И Витольд, упокойте старые боги его душу, не был для неё чужим человеком. Нельзя было так трусливо сбегать, спасая только свою шкурку. Но какая-то часть её сознания уже забилась в угол и скулила в панике.
Злата не знала, что делать. Совсем не знала.
— Что говорит коронер? — спросила она. бросив короткий взгляд на Миляна
— Ранение в шею, от которого Витольд и скончался, — опустив плечи, проговорил мужчина. — Хотел бы сказать, что он не испытывал боли в последние минуты своей жизни, но это было бы ложью.
Процессия остановилась у деревянной сцены перед самыми ступеньками замка, откуда должна была начаться торжественная похоронная речь. Злата помутневшими глазами смотрела на паланкин.
— А убийца?
— Мусат, один из окольничих. Служил князю три года.
— Почему он это сделал?
— На допросе он откусил себе язык прежде, чем на него ставили давить. И у коронера больше нет зацепок.
— Что же… Что же будет с нами, Милян?
Молодой боярин покачал головой, наблюдая, как на помост сцены взбирается глава Церкви Зари в белоснежной парадной мантии, окружённый своими вечными стражниками — двумя здоровяками с булавами и плащами Братства. Паланкин установили перед сценой, и Лек Август воздел руки к небу.
— Нам нужно что-то решать, Злата. Иначе всё сгинет в бездну.
— Что ты имеешь в виду?
Милян указал на помост, с которого вещал Лек Август. Он говорил громко, некоторые слова долетали до балкона, на котором стояли вышние бояре, говорил о хаосе и наказании Лутарии за грехи её. Говорил, что Матерь Света отвернётся от людей, если они не прекратят жить в позоре и слабости, если не встанут на истинный путь, ведущий к справедливости и величию человека на этой земле. Скорбящие отчаявшиеся люди согласно угу-кали, возбуждённо перешептываясь между собой.
