«Защищаешь её, братишка? А кто изначально отказывался искать полукровку?»
Похоже, наличие колечка не только мага, но и брата заставило запеть по-другому.
— Ты-то куда лезешь, Тород? — буркнул пьянчуга. — Я достаточно послушал тебя, можешь уже и помолчать.
— Ларе, — проговорил маг. — Мы отобьём у упырей Хальдарсвен, только если скрепим клятвой наше соглашение. Мы помогаем тебе, ты — нам. Иначе не получится.
— Не ты тут ставишь условия, парень, — ярл упал обратно на стул.
— Вы же пришли сюда, с Сынами. Покинули город, зная, что это опасно, — маг навис над столом, сокращая расстояние между собой и пьяницей. — Вы рассчитывали на сделку.
— А как я мог по-другому отделаться от Торода и остроухого? Они были готовы ходить за мной и жужжать на уши свою бредятину сутками.
— Вы хотели с нами договориться. Я вам пояснил, что для этого нужно. Неужели это такой нечестный обмен? Я помогу вам и рискну своими людьми тоже. Ну же. Ларе, — маг вздохнул, опустил глаза на трещины в поверхности стола. — Мы приведём Север к отнятому у нас величию.
Ярл долго глядел на него, словно собирался прожечь во лбу волшебничка две дырки, медленно поднося ко рту горлышко бутыли с пойлом. Все остальные присутствующие, казалось, не дышали. В палатке становилось всё жарче, а ярл и маг продолжали сверлить друг друга глазами. В какую-то секунду даже полукровка сдалась, отойдя от стола поближе к волколаку и устало, всплеснув руками.
Когда Конор решил, что ему пора чихнуть, тем самым обрывая действовавшую на нервы тишину, из пьянчуги вырвался вздох пополам со стоном.
— Валите все отсюда, — сказал он. — А мы с Логнаром кое-что перетрём. Наедине.
«Опять?» — нахмурился Конор, но ничего не произнёс вслух.
Странно, он молчал всё это время, хотя на языке много чего крутилось. Не хотелось просто портить магу жизнь, ярл и вправду мог отказаться, и тогда всё бы сгорело в синем пламени, все их старания добыть долбанное кольцо. Кроме того, полукровка подлила масла в огонь за него, так что можно было остаться обычным наблюдателем.
Они один за другим стали покидать палатку, и Конор, решив выйти последним, чтобы полюбоваться керничкой, которая, нагнувшись и демонстрируя свою едва ли не лучшую часть тела, выходила через низкий разрез, столкнулся потом нос к носу с Тородом. Они так и замерли, брат с ледяной неприязнью в серых глазах. Конор — с узкой понимающей улыбкой. Ярл что-то гаркнул, чтобы они поскорее выметались, и ему пришлось отступить в сторону, открывая дорогу Тороду.
— После вас. — ни один нерв не дёрнулся в лице, хотя Конору казалось, что его холодная насмешливая маска сейчас треснет, обнажая багровые мышцы.
«Уродец чёртов».
Тород выскользнул из палатки, не удержавшись от последнего кишащего острыми льдинками взгляда, и Конор выбрался вслед за ним на улицу, подавляя порыв выхватить из-за пояса топор и запустить ему в спину. Сколько бы лет ни прошло, чтобы, ни случалось, молчаливый укор и нежелание вступать в честный диалог, мигом расставивший бы все точки, оставались неизменными. Это было привычно, но и выводило из себя, поскольку Конору было неприятно общество брата само по себе, однако также где-то глухо зудело желание выяснить правоту.
Что выяснять, что доказывать? Всё было ясно с того момента, когда Конор кричал на суде, умолял брата вытащить его из того дерьма, что выплеснул на него родной отец, но Тород отвернулся. Спрятал глаза за ложным замешательством, скрылся за спинами тех, кто осудил его родную плоть и кровь на смерть, а в следующую встречу, состоявшуюся только через тринадцать лет, не выдавал в лице ничего, кроме презрения. А Конору хотелось, чтобы он первым кинулся на него, всё глубже затаптывая себя в ту застарелую и вонючую, как многолетний пот на одежде, ложь, чтобы ещё раз назвал выродком, позором семьи, пряча в себе гаснувшие с каждым годом противоречия. Он уже давно поверил в то, что сочинил отец. Поверил, потому что алчность перекрыла привязанность к брату, застелила глаза кровавой пеленой.
Дни, когда худощавый мальчишка с вечными синяками и царапинами на всех мыслимых и немыслимых местах бегал за своим старшим братом, уже возмужавшим и крепким детиной, давно забылись. Тогда Конор был уверен, что Тород никогда его не оставит. Что всегда бросится на помощь, что бы ни угрожало. Что он станет ярлом, а Конор будет его верным советником, и что никакая собака паршивая их не разлучит.
«Наивный придурок».
Всё обратилось в мимолётный летний сон до смерти матери. Всё, что предшествовало той зимней охоте, когда мать захотела показать своему мальцу, как тяжело отбирать жизнь, даже у животных. Обернулось в туман время, в котором Конор оставался любопытным проблемным ребёнком, без устали носившимся по закоулкам Сатура и терпевшим жестокие побои отца. Возвращался всегда под утро, зная, что его ждёт знатная выволочка, но даже не сомневаясь, что Тород встанет на его защиту. Старший брат всегда заступится, когда отец начнёт бить слишком сильно, так, что появится кровь. Всё можно было стерпеть, зная, что Тород рядом.
Это была только та нить воспоминаний, которую Конор сохранил, ведь после гибели матери стало казаться, что прошлой жизни не существовало. Его путь начался с того, что он в одиночку притащил из леса её тело, с всё ещё торчавшим в животе клыком кабана, даже не подозревая, что она умерла сразу и почти без боли. Дальше стало проще. Он помнил отца, который больше не бил его, но то, что Конор читал в его лице, было страшно. Он бы предпочёл боль. Что-то раскололось, в том числе между ним и Тородом, и он долго пытался понять, что именно, отыскать обломки, чтобы склеить их вновь, пока наконец не понял, что до минувшего ему уже не добраться.
Лёд в серых глазах, теплеющий на редкие мгновения, когда Тород вспоминал, что сделал, вернее, чего не сделал. Мерзости в нём всё же оказалось больше, но мнимое благородство, которое он пытался в себе воспитать, не давало ему окончательно забыть о предательстве. Он будет корить себя, и не раз, до самой могилы, хоть никогда не признает этого вслух. Но Конор, он скоро будет рядом, чтобы выбить у него признание, и это будут последние слова Торода ан Ваггарда перед его бесчестной смертью.
* * *
Кажется, она вывихнула запястье. Оно начало болеть ещё в прошлый вечер, но она не придавала этому значения — слишком много было забот, телесные повреждения подождут. Однако сейчас боль стала очевиднее, настойчиво посылая свои импульсы до самого локтя.
Лета села на приличном расстоянии от палатки ярла, но так, чтобы видеть её вход. Другие решили расползтись по лагерю в поисках еды и укромного местечка для сна. Рассвело окончательно, и солнце показалось из-за пустого горизонта, протягивая лучи вдоль всего сизого небосвода. Лета положила больную руку на колени, отыскивая глазами Лиама, но он словно испарился после их разговора. Ей действительно было его жаль. С другой стороны, было глупо надеяться на то, что в гробнице отыщется лекарство от смерти, но…
