Характерный влажный треск прорезает тишину. Анругвин поёт, вырванный из ножен. Она оборачивается, чтобы вонзить его во что-угодно, в кого-угодно, только бы напоить клинок досыта, но кто-то уже пустил кровь. Алая, уродливая, она растекается по траве, вмиг делая её багровой, от этого становится страшно, больно… Она поднимает глаза, видит рану у самого сердца, видит узкий длинный шрам, чуть не рассёкший когда-то глотку вдоль, видит утихающий огонёк в голубом небе печальных глаз. С меча струится кровь, бежит, заливая её сапоги, как источник бьёт горячим потоком, и его жар воспламеняет сосны вокруг…
Возле раны у сердца призраки сплетают очертания, воссоздают живой холст с костями, мышцами и кожей, и там, где горели только глаза, появляется искажённое болью лицо.
— Смотри, что ты сделала, тварь! — кричит старый керник. — Ты меня убила!
— Это не я… — задыхается она, отстраняясь, но ноги вязнут в багровом болоте. — Не я…
Пахнет железом. Пахнет кровью.
— Ложь, — его последнее слово накрывает тяжёлый вздох, он падает, погружается в бурую трясину, но тянет к ней руки.
Она кричит, потому что больше ничего не может — тело с каждым движением всё глубже уходит вниз, в месиво из крови, травы и грязи. Кончики пальцев уже не могут нащупать рукояти меча, но этого ей и не нужно.
Ты готова уйти…
Рот заливает, заглушается сдавленный крик, керник хватает её жесткой рукой за горло и сжимает…
Лету затрясло. Она перевернулась набок, чтобы из неё вышло то, что хотел выплюнуть желудок, но это оказались пустые позывы. Рваться было нечем со вчерашнего дня.
Она легла обратно на спину, пытаясь прийти в себя и царапая ногтями шею. Она всё ещё чувствовала его пальцы, их страстное желание придушить её, закончить с ней наверняка, но мучительно.
«За что ты так со мной, гадина?!» — Лета поднесла к глазам руку, глядя на Драупнир, вокруг которого по тонкой коже расходились красные пятна.
Сколько раз она пыталась снять кольцо, однако причиняла себе только боль. Сейчас она поняла, что пыталась содрать его во сне. Даже её находившееся в забытье тело понимало, что от этой штуки нужно было срочно избавляться.
Девушка неспешно села, откидывая одеяло. Верен спал, свернувшись калачиком рядом с ней. Тень от костра плясала на его светлых кудрях. Родерик встретился с Летой глазами, вытянув руки над пламенем.
— Ты не спишь?
Значит, она не кричала. Иначе её бы разбудили давно, не доводя сон до того момента, где Драгон подплыл к ней через кровавое болото и стал душить.
— А ты? — прохрипела Лета.
— Не хочется.
— Родерик…
— Не начинай. Хотя бы сегодня, — поморщился он. — Позаботься лучше о себе.
— Что?
— У тебя опять были кошмары. Лицо зарёванное.
— Я только хотела сказать, что рада, что у нас тобой получился хоть какой-то осмысленный диалог.
— Сейчас самое время острить, Лета.
— Конечно. Слушай, никто не виноват, что тебя ломает без твоей грибной гадости, так что перестань стервенеть, — выпалила она, вставая. Удалось ей это действие только с третьего раза.
Родерик всё время наблюдал за ней, сузив губы в одну строгую линию.
— Вот как ты заговорила. — буркнул он. — Не хочешь быть больше моей нянькой?
— По твоему совету позабочусь о себе, — огрызнулась Лета, оценивая обстановку.
Кроме неё и Родерика все спали, образовав круг, в центре которого горел поддерживаемый костёр. В скромных палатках Сынов Молний им места так и не нашлось, поэтому пришлось устроиться прямо на земле. Ну, не привыкать.
Лета прощупала под курткой кинжал, решив оставить меч тут. Она даже видеть его сейчас не хотела, не то что трогать.
— Ты куда?
Она проигнорировала вопрос Родерика и спустилась со склона к лесу, в его ласковую чернильную тьму. Стальной лист неба над головой дрогнул два раза короткой вспышкой молнии, пока Лета шла, однако беззвучно и слабо. Вряд ли ночные грязные тучи принесут сейчас с собой дождь, быть может, только к утру.
Воздух налился тяжелым сырым запахом земли и мокрой древесины. Прогулка для неё была более предпочтительным занятием, чем купание в красно-чёрном океане кошмаров. Видений не было так давно, что она разучилась воспринимать их правильно, отрешённо, прогоняя их, как назойливую мысль, поэтому теперь перед глазами плясали жестокие образы недавнего полусна. Зайдя достаточно для того, чтобы никто её не нашёл, Лета прислонилась к стволу ольхи и сползла по нему, пряча в лицо в ладони. В следующие несколько минут она умоляла себя заплакать, но слёз почему-то не было.
«Но там же вы были… В кровавом болоте».
Она бы всё отдала за кружку той карритской медовухи сейчас.
«От этого легче не станет, ты же понимаешь…»
Станет. Иначе быть не может.
Она прослушала шаги, пока копалась в собственной голове. Не услышала, как кто-то слишком очевидно протопал по мёртвым веткам, выдавая всему лесу своё присутствие. Рука потянулась к кинжалу под курткой, дрожащая и ледяная. Напади на неё кто-нибудь в это мгновение — и она станет лёгкой жертвой. Увиденное этой ночью подкосило её.
Хмыканье, раздавшееся позади неё. Лета бы узнала, будучи в любом состоянии.
— Зачем притащился? — бросила она. не оборачиваясь.
— Соскучился.
— Развернись и топай назад.
— Не надо грубить мне. змейка, — Конор обошёл дерево и встал перед ней, глядя на неё сверху вниз, и от этого положение Леты приняло какой-то униженный вид, но она его не сменила, оставшись сидеть на месте.
— У тебя есть выпить?
На колени ей прилетела тяжёлая фляга.
— Я бы это и сам высосал, но можешь мне помочь. Видок у тебя, конечно…
— Какой? — Лета открутила крышку, глотнула, сморщилась и прошипела: — Паршивый, как твоё пойло?
— Не нравится, верни, — он опустился на траву рядом и требовательно выставил вперёд руку.
— Нет. Может, хоть после этого ничего не приснится, — Лета прижала флягу к груди, отворачиваясь.
— Кошмары?
— Один хуже другого.
— Ну. мне можешь не рассказывать. У тебя и так хватает жилеток, об которые можно вытереть сопли.
— Такой честный.
— Какой есть, змейка. Дай флягу.
Глоток. Молчание. Она намеренно не смотрела на Конора. хотя чувствовала на себе его взгляд.
— Ну и какая у тебя цель сегодня? Дайка, угадаю: снова поиграть на моих нервах? — спросила наконец Лета.
— Нет, — без всякого выражения произнёс он. — Я почувствовал, что ты меня избегаешь. Вот и стало интересно, почему.
