Он хотел вернуться. Ворваться в её пространство, прижаться к ней всем телом, всем своим твёрдым и напряжённым существом, спрашивая: «Чувствуешь, что ты делаешь со мной, гадючка?».
Он нашёл опору в стволе берёзы рядом и впился ногтями в кору ни в чём не повинного дерева, сгорая от желания. Окружающие его виды всё ещё пылали алым цветом.
Он ненавидел её глаза. Жёлтые, волчьи… Или золотые, как два горящих осколка солнца?
Это чёртово солнце выжигало на нём новые шрамы, превращало его в кучку серого пепла.
Конор привалился к дереву плечом, пытаясь выровнять лихорадочное дыхание.
«Ты сам виноват. Не стоило на неё пялиться».
Ему хотелось выть.
Он ненавидел её тело. Потому что оно больше не принадлежало ему.
А ведь Конор никогда ни в чём себе не отказывал. Он брал чужое, не испытывая мук совести. Да, он был мародёром, которому всё равно, у кого красть — у живого или мёртвого. И что красть — звонкие монеты, выпивку, женщину или жизнь.
Но бездна, разверзшаяся между ним и полукровкой, не давала ему даже дотронуться до неё.
С глухим рычанием Конор врезался костяшками кулака в ствол дерева.
Он хотел и не мог коснуться желанной плоти. Это разрывало его на части. Голодный, истосковавшийся по мягкой коже и запаху полукровки, загнанный зверь.
Он лёг в траву, вытягиваясь в полный рост. Рывком поднял туловище, закинув руки за голову и не отрывая от земли согнутых в коленях ног. Он поднимался раз за разом, прогоняя девчонку из мыслей. Мышцы живота напряглись ещё сильнее, как будто было мало растёкшейся по жилам похоти. Липкий пот выступил на коже. Он прервался, снял с себя рубаху и продолжил.
Полукровка была везде. В груди, в голове, перед глазами, в окружающих его звуках леса. Везде он чувствовал её запах и представлял в своих объятиях.
Опустился. Поднялся.
«Маленькая шлюха».
Рывок.
«Дрянь».
Ещё один рывок.
«Лохматая паршивка».
Конор обессиленно рухнул назад, ударившись затылком и распластавшись по земле. Голова кружилась, грудь ходила ходуном от сбившегося дыхания. Жёсткая трава колола спину.
Боль в мышцах отрезвила его, и он закрыл глаза, сливаясь с природой и вслушиваясь в её музыку. Постепенно дыхание пришло в норму. Усталость накатывала плавными приятными волнами, вытесняя все мысли. Кроме одной.
Он продолжал ощущать кожей её взгляд. Зимнее солнце в глазах полукровки, что казалось холодным, жалило его так сильно, что начинал сходить с ума. Сегодня он потерял контроль. Это больше не повторится.
«Слышишь, змейка? Это был последний раз. Ты ничего для меня не значишь».
***
Их окружили в полночь.
Конор проснулся до того, как его горла коснулось прохладное лезвие ножа, но сразу понял, что сопротивляться было бесполезно. Врагов было в три раза больше.
Его рывком подняли на ноги и усадили рядом с остальными, в одну линию. Яркий свет факелов на секунду ослепил его. Он попытался сориентироваться и прикинуть дальнейшее развитие событий. У них были арбалеты. Тяжёлые доспехи. И численный перевес. Быстро ему хороший план не придумать.
Он заметил Родерика, нёсшего этой ночью караул. Через час его должен был сменить Рихард. Всего час, и, возможно, противник не смог бы подобраться к ним так близко. Рихарда нельзя было застать врасплох. А этот дурень наверняка задремал на своём посту.
Обратиться в туман? Рискованно. Как он потом это объяснит?
Родерик стоял на коленях, избитый и едва живой. Лицо его превратилось в один опухший кровоподтёк. Полукровка хрипло рычала. Броситься к нему ей не давали лишь нацеленные на неё арбалеты.
Один из Братьев выступил из общей толпы, сняв шлем. На его помятом нагруднике красовались лучи солнца на красном фоне. Он отбросил шлем в сторону, являя изуродованное косым шрамом лицо. Он смотрел на чародейку.
— Ну привет, отродье.
Магичка сдавленно охнула и попятилась, но стоявший позади Брат толкнул её в спину, возвращая на место. Волколак дёрнулся в её сторону и мгновенно отрубился, получив по голове рукоятью меча.
— Капитам Радим, — прошипела ведьма.
— Я больше не капитан. Я новый командующий Княжеской дружиной, — проговорил человек со шрамом и широко улыбнулся. — Долго же я ждал этой встречи.
Глава 14
Глава 14.
Прочная кость.
Пронзительные голубые глаза взирали на Лека Августа, пытаясь проникнуть в самые потаенные уголки его души. В них было больно смотреть, казалось, что они излучают свет. Иллюзия? Колдовство?
Верховный служитель поморщился и отвернулся от портрета. Он не знал, почему оставил его здесь. Кабинет Радигоста Кейца ему вполне подходил — просторный и удобный, он не стал его переделывать. Все книги, свитки и прочее чародейское добро он сжёг. Но не портрет, висящий над камином. Картина изображала старого мага в полный рост, с его неизменным посохом, увенчанным сапфиром, который теперь хранился под замком в подземелье. Белоснежная ряса скрывала худощавую фигуру. Лицо, как и при жизни — печальное, морщинистое и мудрое, украшенное короткой седой бородой.
Лек понимал, почему Радигост добился таких высот. Глядя в эти глаза, люди верили в доброту и чистые намерения их обладателя. Взор чародея казался живым, даже будучи запечатлённым на портрете. Не было в этом мире вещей, которые маги не помечали бы своими гадкими заклинаниями. Вероятно, додумались и краски художника зачаровать, иначе как объяснить то, что портрет мёртвого колдуна никак не давал Леку покоя? Снять его и бросить в камин он не мог. Что-то мешало. Не помогали и молитвы.
В конце концов он решил, что сохранит картину на память о том, что когда-то сверг великого из чародеев с пьедестала, на котором тот стоял два столетия.
Два столетия… Недопустимо жить смертному столько лет.
В дверь постучали. Лек прочистил горло и громко хмыкнул, решив не размениваться на пустые слова. В кабинете появился Полад. Тихонько прикрыв за собой дверь, он подошёл к верховному служителю и также уставился на портрет.
— Ваше Преподобие.
— Полад, — отозвался Лек, выдавив дежурную улыбку. — Что с ведьмой?
— Стража говорит, она не ест и не пьёт уже несколько дней.
Лек раздражённо выдохнул. Проклятая ведьма следовала заветам своего наставника. Радигост объявил голодовку, когда они заточили его в темнице, и придерживался её до самой казни. Но он знал, что его ждёт. Дите же была неведома её судьба.
— Она скоро сдастся, — проговорил Лек. — Нужно только набраться терпения. Если бы в ней не было такого желания жить дальше, даже в таких скверных условиях, она бы давно разбила голову о стену своей камеры.
