– Сэр Роберт, это жестоко по отношению к моей сестре и ее маленьким мальчикам. Они ничего плохого не сделали. Как и сама Катерина. Эту книгу заказал кто-то другой – возможно даже, ваш друг. Кто-то написал и опубликовал ее, но это не Катерина. Неужели вы не можете попросить ее свободы? Даже если придется арестовать остальных?
Он качает своей темноволосой головой.
– Королева не станет прислушиваться ко мне по этому поводу, – отвечает Дадли. – Она никого не слушает и имеет право даровать прощение только тогда, когда пожелает.
– Она простила нашей кузине Маргарите Дуглас преступления куда серьезнее!
– Таково решение Ее Величества. Это в ее власти.
– Знаю! Она…
Роберт останавливает меня жестом, напоминая, что не может выслушивать критику в адрес женщины, которая правит нами обоими.
– Она непреклонна, – заканчиваю я, а когда он уходит, шепчу себе под нос: – Непреклонна в своей омерзительности.
* * *
Я нахожусь в домике привратника с Томасом Кизом, который через небольшое окошко следит за воротами и дежурным стражем, когда раздается топот конских копыт, и Томас говорит:
– Привезли сторонника вашей сестры, арестовали беднягу.
Он ставит меня на табурет, чтобы я могла выглянуть из окна, оставаясь незамеченной. Хейлз едет на тощей лошади, за ним еще один мужчина с опущенной головой в окружении вооруженной охраны.
– Боже, это ведь мой дядя Джон. Джон Грей, который держал у себя Катерину!
Томас уходит, взяв черную дубинку. Слышится его оклик, затем он открывает ворота, впускает всех и, вернувшись ко мне, кладет огромную дубинку обратно в угол и ослабляет кожаный пояс.
– Что же они такого сделали? – недоумевающе спрашивает он. – Это все из-за книги?
– Да, – с горечью отвечаю я. – Мой дядя никогда бы не пошел против Елизаветы. Он всегда был предан ей. А Джон Хейлз утверждает, что лишь хотел поддержать протестантку в случае, если Елизавета умрет, не оставив сына, а вовсе не призывал к тому, чтобы Катерина сейчас же заняла ее место.
– Члены Тайного совета сами все увидят, – с надеждой говорит Томас.
– Если только не зажмурятся покрепче, – печально отзываюсь я.
Гринвичский дворец.
Лето 1564 года
Одеваясь к ужину, Елизавета вызывает меня к себе в спальню. Она сидит за столом перед зеркалом из венецианского стекла, рыжий парик помещен на подставку, вокруг свечи, а фрейлины тщательно и аккуратно наносят на ее лицо белила. Королева неподвижна, как мраморная статуя, пока смесь свинцовых белил и уксуса безупречно наносится от линии роста волос до шеи и вниз к груди. Все даже дышат по-тихому. Я замираю, как и остальные статуи в комнате, но вот Елизавета открывает глаза и, увидев меня в зеркале, говорит, не шевеля губами, вокруг которых сохнут белила:
– Леди Мария, посмотрите на это.
Послушно проследив за ее опущенным взглядом, я подхожу ближе и, когда она моргает, давая разрешение, беру маленькую книжечку, что лежала раскрытой перед ней.
На обложке написано «Monas Hieroglyphica»
[22], автор Джон Ди. Кажется, она посвящена императору Священной Римской империи, а длинное предисловие призывает читателя рассматривать символы планет как значимые сами по себе, то есть составляющие особый язык или код.
Я поднимаю глаза и ловлю темный взгляд Елизаветы в зеркале.
– Пролистай, – приказывает она сквозь сжатые губы. – Что думаешь?
Я переворачиваю небольшие страницы, усеянные схемами, астрономическими символами и мелким текстом, объясняющим, что значит каждый из них и как они сочетаются. В некоторых разделах полно математических вычислений, демонстрирующих связь между символами, другие же части книги больше похожи на философский трактат или даже алхимию.
– Вот так сразу не пойму, что здесь написано, – честно говорю я. – Мне понадобится много дней, чтобы изучить эту книгу. Прошу прощения, Ваше Величество.
– Я тоже ничего тут не понимаю. – С выдохом Елизаветы на зеркале оседают частички белой пудры. – Но думаю, что это выдающийся труд. Он свел вместе древние символы и мусульманские учения – и ведет речь о едином мире, который существует одновременно с нашим, вне нашего. Мы чувствуем его, хотя редко видим. Однако автор считает, что эти символы как раз и описывают другой мир, являясь языком, который можно выучить.
Я растерянно качаю головой.
– Если желаете, я могу внимательно все прочитать и составить для вас краткое изложение, – предлагаю я.
Она слегка улыбается, чтобы не потрескалась краска.
– Я изучу книгу с самим автором, он в моем распоряжении, – говорит Елизавета. – А ты можешь посидеть и послушать нашу ученую беседу, если захочешь. Просто хотела узнать, поймешь ли ты что-нибудь из этого с первого взгляда.
– Мне не посчастливилось быть такой образованной, как вы, – тактично отзываюсь я. – Однако буду рада узнать больше. Уверена, я пойму лучше, если послушаю вас.
– Но повсюду говорят, что твоя сестра Джейн была очень умной. Роджер Эшем даже называет ее «величайшим ученым своего времени». Он пишет книгу, которая увековечит ее память. Все только и делают, что публикуют свои труды, – неужели больше нечем заняться?
– Он встречался с Джейн всего пару раз, – отвечаю я, подавляя желание защитить сестру от этой старой завистницы. – Едва знал ее.
– Я ведь, если помнишь, тоже училась у Екатерины Парр, – размышляет Елизавета о давнем соперничестве.
– И я, – вставляет Маргарита Дуглас из дальнего угла комнаты, отчаянно пытаясь напомнить королеве об их родстве. Елизавета даже не оборачивается.
– Уверена, она никогда не читала книг вроде этой, написанной доктором Ди, – говорю я, чтобы вернуть королеву к настоящему.
– Да. Полагаю, Джейн тоже не поняла бы ее.
Елизавете красят губы, затем чернят ресницы и брови. Капают белладонну в глаза – это добавляет им темноты и блеска. Я стою с книгой в руках, не понимая, можно ли мне идти. Сегодня не моя очередь обслуживать эту беленую старуху. Этим вечером я свободна и могу делать что захочу, но она держит меня тут, беспокоясь, что я слишком умна и способна понять больше ее, что моя давно умершая сестра была более образованна.
– Во всяком случае, ты не считаешь этот труд ересью? – Елизавета встает из-за стола, и к ее ногам подносят юбку, чтобы она могла шагнуть в проем, после чего юбку поднимают и завязывают на талии.
– Боюсь, не мне об этом судить, – осторожно отвечаю я. – Ваше Величество лучше в этом разбирается. Однако вы всегда хорошо отзывались о Джоне Ди.
