Тем более что королева Мария укрепила свои позиции и по-своему обернула их замысел. Она очень умно снова завоевала расположение слабака Дарнли. Заявила, что его нападение и убийство преданного советника ничуть ее не напугали, и вытащила супруга из пьяных объятий друзей-предателей. Теперь он настроен против них и заявляет, что не имел к случившемуся никакого отношения. Королева Мария находит выход из заговора изменников и опять заручается поддержкой лордов-протестантов Шотландии. Она действует быстро и отважно, наносит поражение врагам и заводит нужных друзей. Елизавета, пытаясь не сбиться с ритма этого сложного танца, теперь рассказывает всем, что ее крайне опечалили страшные события в Шотландии и что она опасается за безопасность дорогой кузины. Она открыто призывает Марию быть осторожной, учитывая беременность.
Конечно, этим никого не проведешь, однако теперь всех волнует один вопрос – осмелится ли королева Мария направить свое победоносное войско на юг и вторгнуться в соседнюю страну? Она назвала Елизавету бастардом и узурпатором. Она увидела, что Елизавета – враг, который добивается своего убийствами и темными делами. Королева Мария осознала собственную силу. Каким будет ее следующий шаг?
Я тоже размышляю о том, пойдет ли она на Англию и встретят ли ее католики как освободительницу и спасительницу. И если такое случается, если она победит, отпустит ли Мария других своих кузин? Прежде всего она даст свободу свекрови, Маргарите Дуглас, а после этого, может, и нам с Катериной? Проявит ли она милость, сама ожидая ребенка, к моим маленьким племянникам? Дыхание перехватывает при мысли о том, что сестер Джейн Грей, возможно, выпустит на волю королева-католичка. Уж точно Мария, как кузина и королева, отнесется к нам не хуже, чем Елизавета.
Чекерс, Бакингемшир.
Лето 1566 года
Каждый день начинается все раньше, и из окна я вижу, как на деревьях появляется первый намек на зелень, которая превращается в яркую весеннюю листву. Гуляя по саду, я надеваю уже не тяжелую накидку, а шаль, и вокруг громко поют птицы. Однажды утром я так отчетливо услышала кукушку, что на мгновение показалось, будто я опять в Брадгейте, а Катерина тянет меня за руку и, перепрыгивая через борозды свежевспаханного поля, говорит: «Идем! Идем! Может, мы ее увидим. Кукушка – это хорошая примета».
Как же мне не хватает свободы в это время года. Я вижу кроликов под зеленеющими изгородями и зайцев, скачущих ранним утром в тумане по лужайке для игры в шары. Слышу, как лают лисы по ночам, как совы, сидя на высоких колпаках дымовых труб, поют друг другу любовные песни. Я ощущаю собственную молодость и свежесть в этот кипящий жизнью сезон. Не сплю из-за страсти по Томасу. Мы провели вместе совсем мало времени, и все-таки моя кожа помнит каждое прикосновение. Я хочу любить своего мужа. Хочу лежать рядом с его длинным телом. Мне все равно, где мы будем жить, пусть даже в бедности и немилости. Если бы я могла быть свободна и находиться рядом с ним, то была бы счастлива.
Затем я получаю хорошие новости, которые, возможно, станут началом радостной для меня жизни, легкой, как у покрывающихся листвой деревьев. Сэр Уильям Петре слишком болен, чтобы держать у себя Катерину. Возможно, Господь все же не забыл нас, преемниц. Без надзирателя остался Нед, а теперь и моя сестра. Думаю, вполне вероятно, что ее пришлют ко мне или что всех нас выпустят и будут держать под домашним арестом вместе, в одном доме, – это ведь проще и намного дешевле. Я пишу Уильяму Сесилу и говорю, что была бы рада находиться в заключении с ними. И что, естественно, так было бы удобнее для Ее Величества, ведь я могла бы заботиться о малыше, и Катерине не понадобилось бы столько помощников. Я бы следила за ее питанием и составляла бы ей компанию.
«К тому же так экономнее, – подкупающе добавляю я. – Вместе нам нужно меньше дров и меньше слуг». Прошу Сесила узнать, разрешит ли подобное королева, а еще отпустит ли она Томаса Киза жить с его детьми в Кенте. Гарантирую, что не буду с ним видеться, а он пообещает не встречаться со мной. Держать большого человека вроде Томаса в тесной клетке – это хуже травли медведя. Вы бы не стали запирать огромного быка в крошечном загоне, верно? Он не сделал ничего плохого – просто полюбил меня – и даже никогда не заговорил бы со мной, не прояви я к нему интерес».
* * *
Получаю ответ от сэра Уильяма Сесила, что случается редко. Он пишет, что мою сестру Катерину отправляют под надзор другого верного придворного, который уже одной ногой в могиле. И где его только откопали? Она будет жить в западном крыле Госфилд-холла вместе с сыном Томасом, за три года ни разу не видевшим открытого неба и не знающим жизнь на свободе. Обслуживать Катерину будут ее фрейлины.
«Что касается мистера Киза, ему разрешается гулять во дворе, чтобы размять свои длинные ноги, – с типичной ноткой юмора сообщает Уильям Сесил. – Королева настроена проявить к нему сострадание, и многие в эти беспокойные времена просят о помиловании для вас и леди Катерины. И я прежде всего».
* * *
Не уверена, что именно Сесил имел в виду под «беспокойными временами», ведь других мы и не знали с тех пор, как его протеже взошла на трон, но в июне приходит весть о том, что самое страшное для Елизаветы случилось: шотландская королева родила ребенка. И, что еще хуже для Елизаветы, заставившей мужа Марии наставить на ее живот пистолет, она пережила роды и произвела на свет здорового малыша. Весь ужас в том, что это мальчик. У кузины-католички, как и у протестантки, теперь есть крепкий сын и наследник английского престола. Теперь у двух кузин тридцатидвухлетней Елизаветы, незамужней и нелюбимой, в колыбелях лежат сыновья. От всех ей не отречься.
* * *
Она поступает как обычно: сбегает и делает вид, что ничего не произошло. Повар в Чекерс дружен с королевским конюхом, поэтому до нас доходят слухи о роскошных празднованиях в Кенилворте, где Роберт Дадли бросает свое состояние к ногам королевы, самой неуловимой из его возлюбленных. Оказывается, специально к ее приезду построили целое новое крыло, а также устроили театр масок, охоту, спектакль по особому заказу и фейерверк. После разочарования на Сретение Дадли снова пытается добиться ее согласия на брак. За этот год он дважды покидал двор в ярости и отчаянии, и оба раза она опускалась до того, что умоляла его вернуться. Всем ясно, что Елизавета не может жить без него. Дадли никак не поймет, ясно ли это ей.
Сидя в своей крошечной комнатке, я думаю о своей кузине Елизавете, которая любуется отражением фейерверков в большом озере в Кенилворте, и пытаюсь подавить в себе злобную ярость. Я не впадаю в уныние, как моя сестра Катерина, не поддаюсь печали. Я не могу простить Елизавету за ее безрассудное отношение к нам. Отправляя этой злорадной сумасшедшей письма с просьбами о прощении, я вру, как и все ее придворные, обещая мою вечную преданность. Она окружила себя лжецами, и я среди них хуже всех.
Чекерс, Бакингемшир.
Осень 1566 года
Говорят, она по-прежнему не дает Роберту Дадли четкого ответа – как я и предполагала. Он всегда будет на пороге женитьбы, но так и не переступит его. Я уверена, что Елизавета никогда не выйдет замуж. Я была готова поклясться в этом несколько лет назад, готова и сейчас. Она всегда будет держать Роберта достаточно близко, чтобы разрушить его жизнь, но не настолько, чтобы разрушить свою. Королева возвращается в Лондон из Кенилворта и теперь вынуждена созвать парламент. Ей нужны средства. На беспорядки в Шотландии уходит целое состояние: шпионы и мятежи никогда не обходятся дешево. Однако парламент не даст ей денег, если Елизавета не назовет преемника. У них наконец-то появилась возможность диктовать свои условия. Протестантский парламент требует лишь одну наследницу – мою сестру Катерину, на смену которой пришел бы ее сын из рода Сеймуров.
