Любовь моя, я слишком далеко, но я слышу твой голос. Видит Господь, я всегда, всегда буду ждать твоего оклика.
Дорогая супруга,
я поговорил с архиепископом Паркером (который, как мне известно, человек хороший) насчет нас и спросил, верно ли это, что мужчина в браке не должен разлучаться со своей женой. Он станет посредником и попросит королеву сжалиться и разрешить мне жить с тобой. Я готов отправиться куда угодно, в любое место твоего заточения в надежде облегчить твое бремя пленницы, как мысль о тебе облегчала мое пребывание в тюрьме. Буду твоим верным и преданным мужем на словах и на деле. Т.К.
Весть о том, что Томаса Говарда, родственника королевы, выпускают из Тауэра без предъявления обвинений и держат в Лондоне под домашним арестом, должна меня обрадовать. Если уж его, троюродного брата, обручившегося с вражеской королевой, могут отпустить, если Марию могут вернуть в Шотландию, то и меня нет смысла держать взаперти.
– Я попросил о вашем освобождении, – натянуто сообщает сэр Томас, явившись в мои покои с визитом вежливости. – Уверен, в следующем году вы выйдете на свободу.
Я пишу Томасу:
Дорогой супруг, меня так часто обещали выпустить, что я научилась ничему не доверять, но если мне позволят, я приеду к тебе. Молюсь каждый день и думаю о тебе с большой любовью. Очень счастлива, что ты свободен, и мечтаю только об одном – быть с тобой и стать хорошей матерью твоим детям. Твоя верная и любящая жена, М.К.
Подписываюсь как Мария Киз, не отрекаясь ни от любви к Томасу, ни от нашего брака. Целую сложенный лист бумаги, растапливаю сургуч, капаю и ставлю в нем мою семейную печать. Он поймет, что под ней спрятан мой поцелуй.
Грешем-Хаус, Бишопсгейт, Лондон.
Весна 1571 года
Сэр Томас вне себя от восторга, и даже его ворчливая жена наконец-то выглядит радостной. Елизавета собирается посетить торговый зал и построенные им магазины, после чего отобедает в его доме. Что удивительно, пиршество для королевы устроят в комнатах прямо под моими, однако я не приглашена. Я нахожусь в этом доме по ее приказу, но видеть меня Елизавета не хочет.
– Нельзя с ней встречаться? – резко переспрашиваю я. На мгновение мне показалось, что королева использует этот визит, чтобы вернуть меня ко двору без каких-либо комментариев и извинений за мой арест – я бы просто присоединилась к свите фрейлин. Поступки Елизаветы так непонятны, а ее сердце так холодно, что, на мой взгляд, она вполне способна забрать меня на королевскую службу, не проронив ни слова.
– Нет, – раздраженно отвечает леди Грешем. – Я просила мужа объяснить лорду Берли, что ваше отсутствие было бы предпочтительнее во избежание какого-либо смятения, но он сказал, чтобы вы оставались в своих покоях, и это никого не смутит.
– Лорд Берли?
– Новый титул сэра Уильяма Сесила.
Я киваю. Моего старого друга отблагодарили за его бесконечную неприязнь к шотландской королеве.
– Вы должны будете оставаться в своих покоях, – повторяет она.
– Я уже поняла.
– И не шуметь.
Ее грубость меня поражает.
– Я не собиралась танцевать. И петь тоже.
– Не пытайтесь привлечь ее внимание, – требовательно добавляет она.
– Моя дорогая леди Грешем, – обращаюсь я к ней высокомерным тоном, хотя мой чепец едва доходит ей до подмышек, – я всю жизнь стараюсь избежать внимания моей кузины-королевы и не намерена поднимать крик, когда она явится на торжественный обед в ваш дом. Надеюсь только, что вы сумеете ей угодить. Вы же вряд ли посещали двор, будучи городской жительницей и не имея благородного происхождения?
Издав приглушенный яростный вопль, она выбегает из комнаты, а я смеюсь ей вслед. Это мое основное развлечение – досаждать леди Грешем. И грядущий королевский визит даст мне еще больше подобных возможностей.
* * *
Вообще-то все проходит идеально. Елизавета обедает в зале для торжественных приемов и смотрит пьесу, восхваляющую ее величие и могущество. Проходит по торговому залу – причуде сэра Томаса. Купцы не собираются здесь, как на бирже в Брюгге. Ювелиры и продавцы не переместили свою торговлю сюда, предпочитая традиционные прилавки или передние комнаты своих домов, выходящих на оживленные городские улицы. Сэр Томас упросил своих арендаторов принести товары к появлению королевы, и в каждом магазинчике он покупает ей подарок. Елизавета принимает дары и лесть с видом довольной и толстой рыжей кошки и вызывает глашатая, чтобы тот объявил о новом названии торгового зала – теперь это Королевская биржа. Сэр Томас наконец-то сможет зарабатывать здесь деньги, а его эмблема в виде кузнечика поскачет по всему Лондону.
– И вас освобождают, – говорит леди Грешем, заглядывая в конце дня в мои покои. Выражение лица у нее неприятное, щеки раскраснелись от вина и успешного обеда. – Сэр Томас попросил королеву, и она сказала, что вы можете покинуть нас.
– Я буду рада отъезду, – отвечаю я ровным голосом этой непривлекательной разносчице хороших новостей, неожиданно выступившей в роли ангела-вестника. – Мне разрешается увидеть мужа?
– Не знаю. – Помучить меня отказом у нее не получается. – Но вы точно уезжаете.
Грешем-хаус, Бишопсгейт, Лондон.
Осень 1571 года
Я жду приказа, чтобы собрать книги и посадить Мистера Ноззла в корзинку для переезда, но ничего не получаю. Потом становится известно, что Уильям Сесил был занят другими делами. Он раскрыл серьезный заговор по захвату Елизаветы в плен. Томаса Говарда обвиняют в сотрудничестве с Испанией: он планировал собрать армию, чтобы возвести Марию на трон вместо нее. Двор гудит от страха, и никто не намерен выпускать на свободу еще одну наследницу, еще одну Марию, пусть даже речь идет обо мне, а всем известно, что я ничего плохого не сделала. Томаса Говарда снова заключили в Тауэр, усилили охрану при доме моей тетушки Бесс, и вот трое кузенов Елизаветы опять в заточении.
Пишу Томасу:
Я думала, что смогу приехать к тебе, но все откладывается. Молю Господа о том, чтобы это была лишь временная задержка. В моем сердце и моих молитвах я всегда с тобой. Твоя любящая и верная жена, М.К.
* * *
Ответа не приходит, однако я не волнуюсь, так как, вероятно, Томас еще не получил мое письмо или не может отправить тайную записку. Сижу у окна, выходящего на лондонскую улицу, и вдруг замечаю, что к дому приближается врач. Кто же его вызвал? Я на здоровье не жаловалась. Может, леди Грешем отравилась собственной желчью?
Сэр Томас сам открывает ему дверь, и доктор Смит заходит в комнату. Значит, он ко мне. С тревогой встаю со стула. Если прислали сообщение о том, что я свободна, то почему с врачом? И из-за чего у них обоих такой мрачный вид?
