Когда она отворачивается к двери, чтобы постучать в нее, чтобы ее выпустили, я слышу, как она плачет. Ее не учили дебатам, как меня с детства, у нее есть начальное образование, но не академический ум. Вряд ли она сумеет меня в чем-либо убедить, моя глупая сестренка. Но я все же тронута ее слезами. Я бы утешила ее, если могла, но у меня есть призвание. Поэтому я не поворачиваюсь к ней, но напоминаю:
– «Ибо Я пришел разделить человека с отцом его и дочь со свекровью ее»
[14].
– С матерью, – вдруг отвечает она сдавленным от плача голосом, утирая рукавом струящиеся по лицу слезы.
Я настолько удивлена, что беру ее за плечо и разворачиваю к себе.
– Что?
– С матерью, – повторяет она. – Там сказано «разделить человека с отцом его и дочь с матерью ее». Ты все напутала, потому что так сильно ненавидишь леди Дадли. И в этом ты вся, Джейн. Дело не в воле Божьей. Дело в тебе, ты хочешь отомстить Дадли. Ты надеешься, что королева простит тебя, а тебе не придется уступить ей в вопросе веры, и чтобы тогда Джон Дадли, который умер, отрекшись от своей веры, выглядел трусом и еретиком по сравнению с тобой.
Я вспыхиваю от ярости на ее простые выводы.
– Я истинный мученик, жертва твоей глупости! Ты ничего не понимаешь. Я вообще потрясена тем, что ты помнишь Писание, вот только ты передергиваешь его, чтобы меня в чем-то убедить! Уходи и больше не возвращайся!
Она смотрит на меня, и в ее голубых глазах вспыхивает искра тюдоровского нрава. У нее, как и у меня, тоже есть гордость.
– Ты не заслуживаешь моей любви, – заявляет она, следуя своей неуловимой логике. – Но я все равно тебя люблю, даже когда ты меньше всего этого заслуживаешь. Потому что я вижу, в какую беду ты угодила, даже когда ты слишком умна, чтобы ее заметить.
Тауэр, Лондон.
Февраль 1554 года
Я думала, что королева отпустит меня домой на Рождество, но двенадцать праздничных дней приходят и уходят, и пока все королевство вынуждено праздновать рождение Спасителя на мессах, которые служились на латыни, я прославляю Бога так, как и следует это делать христианину, с молитвами и в размышлениях. В моем Рождестве нет места языческим деревьям и маскарадам, чревоугодию и пьянству. На самом деле мне кажется, что я еще ни разу не проводила эти дни так хорошо, так правильно – в молитвах и чтении Библии. Не было ни подарков, ни пиров, и я всегда хотела провести это священное время именно так, но раньше у меня не было возможности побыть в такой изоляции и такой чистоте. Я так рада этому одиночеству и посту.
– Как же здесь невыносимо! – рыдает Катерина. Она приехала из нашего лондонского дома с подарками от отца и матери и новым плащом для меня из ее собственного гардероба. – Джейн, неужели тебе было никак не найти рождественского венка? Или рождественского полена, чтобы положить его в камин?
Она принесла с собой маленькую ручную малиновку и выпустила ее в комнате. Пичуга тут же примостилась на пустой каменной каминной полке и залилась трелью, словно удивляясь, что тут нет ни украшений, ни музыки.
Я даже не тружусь ответить ей, а просто смотрю ей в глаза до тех пор, пока не замечаю, что у нее начинают дрожать губы.
– Как же тебе тут одиноко!
– Вовсе нет, – говорю я, хоть и кривлю душой.
– Ну хорошо, если ты не скучаешь по матери, то по сестрам же ты точно скучаешь!
– У меня есть книги.
Вот только с ними не поговорить, даже на легкомысленные девчачьи темы.
– Ну, а я вот по тебе скучаю, – смело говорит она, подходит и обнимает меня, прижимаясь влажным лицом к моей шее. А потом разражается громкими всхлипами прямо мне в ухо.
Я не отталкиваю ее, а наоборот, прижимаю к себе еще крепче. Я не говорю ей «я тоже по тебе скучаю», потому что тогда мы обе зальемся слезами, а в этом совершенно нет никакого смысла. К тому же я проживаю свою жизнь так, как и положено ученице Всевышнего. Мне не должно по кому-либо скучать. Если у меня есть Библия, то у меня есть все, что мне необходимо.
Но я крепко ее обнимаю, как маленького щенка: это давало утешение, хоть и было бестолково.
– У меня есть секрет, который я хочу тебе рассказать, – говорит она, все еще прижимаясь щекой к моему уху.
– Говори.
Мы не одни, но моя фрейлина сидит на другом конце комнаты, возле окна, ловя свет для вышивания. Катерина может шептать мне на ухо, и та женщина просто подумает, что мы плачем вместе.
– Отец собирает армию. – Эти слова доносятся до меня едва слышным выдохом. Я с трудом разбираю их и стараюсь сохранить прежнее выражение на лице.
– Чтобы спасти меня?
Я изо всех сил делаю вид, что рыдаю на округлившемся плече Катерины, но сердце готово вскочить и запеть от радости. Я всегда знала, что отец не оставит меня здесь и что если матери не удастся убедить королеву Марию отпустить меня, то отец придет и вызволит меня силой. Я всегда верила, что они не оставят меня здесь одну. Я их старшая дочь и наследница короны Англии, не пустое место, которое легко занять чем-либо другим.
– Разве это не опасно? – спрашиваю я.
– Ой, нет, я думаю, что нет, – шепчет она в ответ. – Королева Мария сейчас непопулярна. Она стала никому не нужна, когда решила выйти замуж за испанского принца.
Мысли вихрем завертелись в моей голове. Я ничего этого не знала.
– Она выходит замуж?
– За Филиппа Испанского.
– И что, теперь против него готовят восстание? И меня посадят на трон на ее место!
– Наверное, – расплывчато отзывается она. – Должно быть, именно это они и запланировали.
– Это точно не восстание в пользу Елизаветы? – у меня внезапно просыпаются сомнения.
– Ой, нет, – говорит Катерина. – Елизавета стала католичкой. Она попросила королеву прислать распятия и чашу для причастия в ее часовню, а своего капеллана облачила в ризу.
Даже такая легкомысленная особа, как Катерина, не смогла игнорировать такие знаки.
– Скажи, ты точно уверена, что отец идет за мной?
Она кивает. Значит, этот факт она поняла точно.
– Да, я уверена.
Когда мы размыкаем объятия, ее глаза сияют, а щеки розовеют.
– Забери птицу с собой, когда будешь уходить. Ты же знаешь, я их не люблю, – предупреждаю я ее.
Ожидание спасения и осознание того, что твой небесный и земной отцы не забыли о тебе, наполняют сердце ощущением прекрасного приключения. И это ощущение озаряет и согревает мои дни, делая молитвы страстными, вместо покаянных и просительных. Я знала, я всегда видела, что народ Англии, обретя свободу читать, думать и молиться без посредников, никогда не вернется в рабство разума и души, в которое повергает верующих католическая церковь. Я всегда знала, что они поднимутся против Антихриста, как только поймут, что их вера была предана. Это был вопрос времени и веры. Я должна ждать и быть терпеливой, потому что Господь наш терпелив.
