– При чем тут платья, – говорит мать. – Платья здесь совершенно ни при чем.
И она снова ошиблась.
Дворец Ханворт, Мидлсекс.
Весна 1559 года
Вместо того чтобы наблюдать за тем, как Елизавета наслаждается королевскими сокровищами и восседает на троне, который некогда принадлежал Джейн и должен был принадлежать мне, я отправляюсь погостить с Джейни и ее матерью, леди Анной Сеймур, в их чудесный дом за городом. Я беру с собой Мистера Ноззла, Булавку и Джо, в Ханворте их все любят всей душой. Никто не велит мне сажать их в клетки.
Едва ли кто-нибудь скучает без меня при дворе, разве что Генри Герберт, чьи долгие взгляды теперь говорят мне, что он уже осознал, что совершил большую ошибку, позволив родителям разлучить его с королевской кузиной. Мой второй бывший поклонник ведет себя исключительно тихо, ожидая, чем закончится партия его хозяина, который осторожно выведывает, как поступит новая королева и примет ли его в браке, как обещала.
Я весьма сомневаюсь, что она вообще заметит мое отсутствие. Разумеется, все рады тому, что со двора исчезли все серьезные испанцы и страдающей королевы Марии больше нет, и двор наполнен молодыми и веселыми придворными. Елизавета же находится в самом центре этого бушующего водоворота, теряя голову от внезапно свалившегося на нее ощущения стабильности и собственной значимости. Ее везде сопровождает Роберт Дадли, деверь моей покойной сестры Джейн. Они ведут себя как влюбленные, внезапно получившие ключи от дворца. Они буквально ходят рука об руку и явно испытывают огромное облегчение. Должно быть, переход от комнат в Тауэре к дворцовым покоям кажется им настоящим чудом. Должно быть, они оба уже представляли, как положат голову на плаху, а сейчас они касаются щеками лучшего шитья на королевских наволочках. Ее мать была казнена, его отцу тоже отрубили голову. Они оба вырезали свои имена на стенах своей камеры в Тауэре и считали дни до своего суда. Должно быть, они и правда чувствовали себя как в раю, пройдя сквозь затененные ворота и оказавшись на дороге, ведущей ко двору. А вот моей сестре выпало путешествие в обратном направлении: из королевских покоев до плахи, и причиной ее заключения стал отец Роберта. Заговор в пользу Елизаветы стал последней каплей, решившей ее судьбу. И, наблюдая за их триумфом, я об этом не забываю. Это незаслуженная победа, и я не понимаю, почему они ее не стыдятся.
Однако такие мысли приходят только в мою голову, да и я стараюсь об этом не думать. Двор Елизаветы полон людьми, торопливо возвращающимися из Швейцарии или Германии, где они скрывались от инквизиции. Должно быть, лошади сбили себе все ноги на дорогах, ведущих сюда из Цюриха. Наша хорошая подруга, леди Бесс Кавендиш, овдовевшая и снова вышедшая замуж за богатого человека, убежденная лютеранка, снова возвращается ко двору. Мы возобновляем с ней дружбу, и она становится горячей сторонницей королевы Елизаветы. Возвращается из изгнания герцогиня Саффолк, молодая и прекрасная Екатерина Брендон, где она пребывала вместе со своим простолюдином мужем и двумя очаровательными детьми. Всем вдруг оказываются нужны любезности, хорошие должности и теплые места, и все эти люди внезапно оказываются лучшими друзьями самой одинокой девушки в Англии. Гувернантка Елизаветы, Кэт Эшли, оказывается рядом со своей хозяйкой после отбытого во Флитской тюрьме срока за измену. Елизавета больше не презираемая всеми бедная родственница, а протестантская принцесса, восстановившая в Англии реформы веры, героиня, какой не смогла стать моя сестра Джейн и какой никогда не смогу стать я сама. Меня же словно не существует. Никто не помнит, что я была сестрой королевы, которая хоть и пробыла на троне всего девять дней, но ее провозгласили все те, кто сейчас набился в придворные.
Елизавета не знает, что такое семья: она панически боялась своего отца, нервничала рядом со своим сводным братом, королем Эдуардом, который так любил Джейн, и со своей нелюбимой сводной сестрой, королевой Марией. Меня растила мать, которая ежедневно говорила нам о нашей королевской крови, а Елизавета росла одна. Ее матери не было в живых, отец брал в жены других женщин. Так что я совершенно не удивлена тому, что она приветствует меня без особой радости. Я тоже позволяю себе приподнять подбородок, выгнуть брови и разговаривать с ней, как с почти ровней. И тот факт, что я значительно превосходила ее в красоте и изяществе в дни ее так называемого королевского триумфа, стал моим единственным утешением. Она возмутительно тщеславна и отчаянно стремится слыть самой красивой женщиной двора, в Англии, да и во всем мире, но тут она наталкивается на препятствие в моем лице. Я стройна, а она одутловата; сияю глазами, в то время как она все время уставшая; весела, когда она все больше удручена своими постоянно растущими обязанностями и каждый день узнает о все новых поводах для страха. Я так же, как и она, прошла рядом со смертью, но у меня светлая кожа и яркие волосы, в то время как она смуглая и вульгарно рыжая. Я могу привести ее в бешенство, просто пройдя мимо, что я с удовольствием и делаю.
Мне только на руку то, что она слишком занята, оказывая поддержку протестантам в Шотландии, укрепляя и развивая реформу Церкви, борясь за то, чтобы ее называли Верховным правителем Англиканской Церкви. Можно подумать, что женщина может получить подобный титул! Так что она не успевает отреагировать на мои мелкие проявления неповиновения. А еще я очень рада, что у меня есть Ханворт, куда я могу сбежать, потому что моя мать страшно злится на меня и называет дурой за то, что я мучаю молодую и без того неспокойную женщину, только что взошедшую на трон. Только вот я полагаю, что этот трон принадлежит не ей, а Джейн и мне, поэтому считаю Елизавету тщеславной и амбиционной дочерью придворного лютниста и распутной девкой.
Она обещает в скором времени назвать своего преемника, но не делает этого. Ей следует назвать меня, но она избегает моего имени. И до тех пор, пока она не станет вести себя так, как подобает королеве, не выйдет замуж и не родит наследника короны или не назовет преемника, я ее уважать не стану. Ну, и она, без всяких сомнений, будет платить мне той же монетой.
– Как же ты права, – с сочувствием говорит Джейни Сеймур.
Она отворачивается и кашляет, прикрывая рот рукавом. От силы кашля сотрясается все ее тело. Но когда она оборачивается ко мне, на ее губах уже играет улыбка, а глаза блестят лихорадочным блеском. – Ты права, все знают, что она занимает не свое место, что она – незаконнорожденная, но никто не рискует встать на твою сторону. Все реформисты считают Елизавету своим лучшим шансом, а Марию Шотландскую не рискуют продвигать даже католики, она же наполовину француженка.
У меня на коленях сидит Мистер Ноззл, и я почесываю его толстый маленький животик, а он жмурится от удовольствия. Время от времени он тихонько зевает или просто молча смеется.
– Если бы я была замужем…
И я подумала о том, как Дадли планировали, интриговали и боролись за Джейн. Где бы я могла сейчас оказаться, если бы за моими плечами стояла влиятельная и могущественная семья, готовая на все ради меня? Если бы мой отец был еще жив? Если бы у меня был муж и его отец понимал, каков потенциал у нашего союза?
