Елизавета все так же влюблена в Роберта Дадли; она не в силах отказаться от его вытянутой руки, приглашающей на танец или прогулку, не в силах противостоять его угрозам уехать в Испанию, если она не будет советоваться с ним, как с мужем. Он восстановил свое положение, потерянное со смертью жены, но лишь у королевы, а не у всего двора. Страна никогда не воспримет Дадли как ее супруга, так что Елизавета вынуждена вести игру: обещать ему достаточно, чтобы держать при себе, не раскрывая при этом никому, какие именно обещания она дает Роберту. Думаю, ее обман намного серьезнее, чем мой, он больше смахивает на предательство. Мне хотя бы не приходится врать Неду, хотя всем остальным я говорю неправду.
Уильям Сесил добр и внимателен ко мне, как никогда раньше, словно опасается, что Роберт Дадли заставит Елизавету выйти за него, и тогда страна обратится ко мне, ее наследнице. Народ скорее примет такую королеву, как я, чем любую женщину, которая замужем за кем-то из рода Дадли.
– Вы очень бледны, – ласково обращается ко мне Уильям Сесил. – Вам так не хватает вашего дорогого друга?
Я едва не открываю рот от удивления, решив, что он говорит о Неде, но потом понимаю: Сесил имеет в виду Джейни.
– Да, сильно по ней скучаю, – выдавливаю я.
– Молитесь за нее. Я не сомневаюсь, что она попала прямо в рай. Нет никакого чистилища, из которого молитвами можно спасти душу, но когда просишь о счастье друзей в раю, это утешает. Тем более Господь все слышит.
Я не рассказываю, как яро молюсь о том, чтобы Нед скорее вернулся. Лишь потупляю взор в надежде, что Сесил отпустит меня в покои королевы. Там никому нет дела до того, как я выгляжу. Елизавете я даже больше нравлюсь бледной и тихой.
– А по ее брату, графу Хартфорду, тоже скучаете? – лукаво интересуется Сесил.
Слышать подобный тон от серьезного человека так удивительно, что я быстро поднимаю взгляд. Он с улыбкой смотрит на меня свысока, темные глаза вглядываются в мое лицо. Я чувствую, что краснею, а он это заметит и все поймет.
– Конечно, – отвечаю я. – Мне не хватает их обоих.
– Ничего не желаете рассказать королеве… или мне? – осторожно намекает Уильям Сесил.
Не стоит дразнить меня по этому поводу.
– Вы говорили, что нужно дождаться подходящего момента.
– Все верно, – честно признает он. – И сейчас не лучшее время.
Я крепко сжимаю губы.
– Значит, я поговорю с ней, когда вы позволите.
* * *
Я наберусь мужества поговорить с королевой и вызову Неда домой, чтобы вместе предстать перед ней, как только Уильям Сесил скажет, что момент подходящий. А до тех пор она вызывает у меня оцепенение от страха. Я не осмеливаюсь поведать Уильяму Сесилу, насколько далеко мы зашли без его разрешения и поддержки Роберта Дадли. Конечно, Нед был уверен, что и Сесил, и Дадли обо всем догадываются, – да любой согласился бы, что симпатичный юноша вроде Неда и красивая принцесса вроде меня обязательно влюбятся друг в друга, если позволить им проводить каждый день вместе. Поэтому, наверное, я скоро признаюсь, в надежде что Уильям Сесил примет мою сторону.
А вдруг этот его дразнящий тон наоборот намекал на то, что я не должна выходить замуж за Неда? Вот бы он выразился пояснее еще до того, как мы сочетались браком, разделили ложе и Нед уехал.
Что еще хуже, по утрам я стала чувствовать тошноту и не могу есть мясо, особенно с жиром, до самого вечера. Желудок сразу скручивает, и это странно, ведь после службы и поста я всегда прибегала к завтраку голодной. Сестра Джейн называла меня прожорливой, а я смеялась и отвечала… сейчас уже неважно, что я говорила, потому что я больше никогда не смогу ей это сказать, и теперь с трудом засовываю в себя даже хлеб с молоком. Большая часть моей порции достается мопсихе Джо, которая сидит у меня на коленях. Кажется, грудь тоже стала теплее и чувствительнее. Я не уверена, но спросить по-прежнему не у кого, хотя, думаю, это есть признаки беременности. И что же мне делать?
Леди Клинтон, моя тетушка Елизавета Фицджеральд, любившая мою сестру Джейн, останавливает меня в галерее и замечает, что без друзей Сеймуров я выгляжу печальнее. Она ждет от меня ответа. Из-за ее спины появляется леди Нортгемптон и прямо в лицо говорит мне, что если я влюблена в Неда Сеймура, то лучше бы рассказать все королеве, и та прикажет ему сделать меня порядочной женщиной. Они стоят бок о бок, подруги Елизаветы, ее доверенные лица, парочка гарпий, как будто знают все, как будто мой драгоценный секрет можно сравнить с их жуткими заигрываниями во время прошлого правления, в давние годы, когда они были молодыми, симпатичными и сентиментальными.
Щеки горят от стыда, когда они отзываются о нас с Недом как о самой обычной парочке глупцов, которые держатся за руки в дальнем углу двора. Они не могут знать, они не поймут, что мы сильно любим друг друга и в любом случае уже женаты.
– Если он пообещал жениться и оставил тебя, надо доложить королеве, – шепчет леди Клинтон. – Все видели, что вы были неразлучны, и вдруг он уехал. Я поддержу тебя.
Меня ужасает мысль о том, что они считают меня распутной женщиной. Считают дурочкой, брошенной неверным любовником. Как же это злит! Я наследница трона Англии! И сестра Джейн Грей! Неужели я опустилась бы до того, чтобы спать с мужчиной, который не является моим мужем, а потом просила бы тетушек вернуть его домой? И все же я не могу сказать им, что мы женаты и Нед уехал с моего позволения. Не могу довериться ни одной из двух старых гарпий (которым как минимум тридцать) и сообщить, что я замужняя женщина, ждущая ребенка. Сдерживаю гнев и с улыбкой говорю, что просто очень сильно скучаю по Джейни. Они принимают слезы ярости за скорбь и обе соглашаются, что она была чудесной девочкой, какая ужасная потеря. Неда мы больше не упоминаем.
* * *
Похоже, все с радостью наслаждаются летом, кроме меня. Все флиртуют, только не я. Елизавета и Роберт Дадли открыто проявляют чувства – они повсюду ходят вместе, иногда даже держатся за руки на людях. Она обращается с ним как с супругом и равным себе, и всем известно, что если кто-то хочет получить денежную выплату, содержание или прощение за какой-то проступок, то слово Роберта Дадли будет не менее весомо, чем слово королевы, ведь она разделяет его мнение, как будто собственного у нее нет, а ее язык служит лишь для облизывания его страстных губ.
Он гордится своим положением. Елизавета выдала ему огромные суммы денег и право на обложение налогом прибыльных торговцев. Титулом герцога она пока его не одарила, но гладит Дадли по щеке, приговаривая, что его семья снова поднимется высоко. Теперь никто не вспоминает о том, что меньше года назад жена Роберта умерла при крайне подозрительных обстоятельствах и все винили его. Не вспоминают и про его отца, что был казнен за предательство, как и дед. А я помню, ведь это мою сестру отец Роберта Дадли посадил на трон и довел до эшафота. Все остальные при дворе ведут себя так, словно Дадли происходит из величайшего рода, всеми любимого и всегда пользовавшегося доверием.
