Тауэр, Лондон.
Осень 1561 года
Вопросы заметно меняются. Они больше не спрашивают, кто знал о наших планах, с кем мы дружили при дворе и как часто я встречалась с испанским послом. Теперь сосредоточились на другой тактике: кто присутствовал на помолвке, кто засвидетельствовал бракосочетание. Задают вопросы о слугах – кто готовил мясную нарезку, которая была в спальне Неда? Кто подавал вино? Что за священник нас женил? Спрашивают и про Джейни.
– Получается, вы не знали этого так называемого священника? – допрашивает меня сэр Эдуард. Коллегия их троих мужчин позволила мне сесть, так как я жаловалась на усталость, да и вообще мне скоро рожать и время близится к вечеру.
– Как я и сказала в первый раз.
– Он не был приписан к какой-либо церкви?
– Вряд ли. Джейни убежала и привела его.
– Откуда привела?
Да, в ответ на такой вопрос звучит неправдоподобно.
– Не знаю. Думаю, она пошла туда, где читают проповеди, например, к Кресту Святого Павла. Просто привела его, он зачитал службу, и Джейни заплатила ему десять фунтов.
Мужчина у края стола поднимает голову.
– Где она взяла десять фунтов?
– Я не знаю! – нетерпеливо отвечаю я. – Может, у нее были, а может, Нед дал ей.
– Откуда вам вообще знать, что это был церковный священник? – высокопарно спрашивает сэр Эдуард.
– Потому что на нем была меховая мантия, как на швейцарском священнике, ясно? – с дерзостью откликаюсь я. – Потому что он пришел с Джейни, когда она искала его. Потому что принес Библию и зачитал венчальную службу. Потому что сказал, что он священник. Что еще, мне надо было спросить документ, подтверждающий его статус? С чего бы мне сомневаться? Почему вы вообще сомневаетесь?
Они обмениваются неловкими взглядами, и я понимаю, что им было приказано испытать новую линию допроса вопреки их собственному желанию.
– А кольцо?
Я гордо протягиваю руку, показывая, что на безымянном пальце левой руки красуется кольцо с заостренным бриллиантом, которое Нед подарил мне на помолвку, и обручальное из пяти звеньев. После свадьбы я носила их на цепочке на шее, теперь же они на моем пальце.
– Это от него. Я не расставалась с ними с самого дня свадьбы. – Прижимаю кольца к губам. Допрашивающие потупляют свои грозные взгляды.
– Как насчет предложения руки и сердца в письменном виде и завещания, оставленного графом перед отъездом во Францию, где он называет вас супругой? – продолжает сэр Эдуард.
Он знает, что эти бумаги не при мне. Все в курсе – они пропали. Моя глупая горничная думает, что отнесла коробку с документами в хранилище вместе с остальными вещами, которые я хотела надежно уберечь в Лондоне на время путешествия с королевой. Но когда она пошла забрать их, бумаг на месте не оказалось, а после этого меня арестовали, и теперь никто не может их найти.
– Они лежали вместе с другими документами, – говорю я. – Если бы меня пустили в мои покои, я бы обязательно их нашла.
– Ваши комнаты обыскали, – сообщает он мне, как преступнице. – И коробки в хранилище тоже. Никто не обнаружил бумаги, подтверждающие ваш брак.
Я показываю ему мой натянутый живот.
– Думаю, вполне очевидно, что я замужем.
Сэр Эдуард откашливается.
– Брак может оказаться недействительным, – смущенно говорит он, – если обряд не был совершен настоящим священником. Граф и его сестра могли хитростью заманить вас, позвать мнимого священника, так что вы не более замужняя дама, чем… – Он прерывается, будто ему в голову не приходит пример другой незамужней женщины, лишенной девственности, хотя, держу пари, думает он о королеве.
– Сэр Эдуард, вы превышаете свои полномочия, – тихо заявляю я. – Конечно же, я замужем. Я леди Сеймур, графиня Хартфорд, и не забывайте о том, что я королевских кровей. Никто не вправе усомниться в моих словах.
Он опускает голову, эти допросы даются ему не легче, чем мне.
– Прошу прощения, я лишь имел в виду, что у нас нет доказательств.
– Мне доказательства не нужны, потому что я была там, – настаиваю я. – Моя подруга Джейни ни за что не обманула бы меня таким образом. Зачем ей так поступать, если она действительно хотела, чтобы мы поженились? Ее брат – мой настоящий супруг. С чего бы ему предавать меня? Он желал брака по чести, по любви. Так мы и поступили. Сами его спросите.
– Мы спрашиваем. – Последний в ряду мужчин за столом отрывается от своих записей. – Правда, кроме него нам больше некого спросить. Свидетелей, кроме его сестры, которая умерла, у вас нет, того священника найти мы тоже не можем, письменных доказательств не имеется.
– Тогда вам остается поверить на слово мне и графу Хартфорду, – с гордостью предлагаю я. – И этого было бы достаточно любому жителю Англии. Брак двух людей, заключенный перед Господом, действителен перед самим Богом и перед законом. Вы знаете это не хуже меня. Нам даже не нужен был священник, мы просто решили позвать его, чтобы он зачитал венчальную службу – а дай мы клятвы сами перед Господом, брак все равно был бы законным. Нам не требовался свидетель, Бог и так видел, что это хороший брак. Вот что мы сделали. Для меня этого объяснения достаточно – как должно быть и для вас и для всех тех, кто просит вас задавать мне такие вопросы.
* * *
Беседа так меня утомила, что, когда они уходят, топая по лестнице и жалуясь друг другу на отсутствие результата, я ложусь в кровать и сплю до самого утра. На завтрак фрейлина подает мне хлеб с мясом, легкий эль, немного слив, но еда в меня не лезет. Я беспокойно хожу из одной комнаты в другую, глядя на реку и зеленую площадку. Ребенок притих и явно опустился ниже, отчего я чувствую себя еще более громоздкой и неуклюжей.
Новая линия допроса меня озадачила. Неужели решили признать мой брак недействительным, раз не доказали наличие заговора? Но зачем позорить меня? И кто поверит, что молодой человек вроде Неда, заботящийся о своей чести, мог бы так поступить? Кто поверит, что молодая женщина, сестра праведницы Джейн, вышла замуж без протестантского проповедника?
Пока я смотрела на реку и кружащих чаек, вдруг появилось ощущение, будто все мои внутренности перевернулись – ощущение настолько сильное, что мне кажется, я сейчас умру. Хватаюсь за спинку стула и шумно выдыхаю. Боль такая мучительная, что кричать нет сил. Подбегает фрейлина и тут же отскакивает, так как на каменный пол выливается поток красной воды. Мистер Ноззл прыгает на гобелен и карабкается по нему вверх, щенки залезают в коробку и скулят. Понюхав жидкость, кошка Булавка уходит и трясет лапой.
– О боже, ребенок готов родиться! – кричит фрейлина. – Воды отошли, а вы не в уединенном месте!
Боль уходит так же быстро, как пришла, и я едва не смеюсь при мысли о том, что можно считать Тауэр неуединенным местом. Конечно, я должна бы находиться в темной комнате с двумя акушерками, двумя фрейлинами, парой служанок, кормилицей и няньками, готовыми укачивать появившегося на свет малыша, а также супругом, расхаживающим между часовней и столовой. Конечно, все не так. Но ничто не помешает этому ребенку родиться.
