Петер Зингер, тщательно осматривавший содержимое платяного шкафа, почтительно поздоровался с Апраксиной.
— Нашли что-нибудь интересное? — спросила она.
— Целый пластиковый мешок бумаг. Многие исписаны кириллицей — работа для вас, графиня! — ответил Миллер.
— Отлично. Я заберу весь бумажный сор с собой и поработаю над ним дома. Какие-нибудь другие бумаги — документы, письма?
— Открытка, приготовленная к отправке, кое- какие счета и немецкие бумаги, касающиеся получения политического убежища в Германии.
— Счета и бумаги вы заберете с собой?
— Конечно.
— Сделайте для меня, пожалуйста, копии. А открытку, если она написана по-русски, я заберу вместе с бумажным мусором, если позволите.
— Я буду вас об этом умолять!
Графиня кивнула и подошла к полкам с книгами. Их было немного: эмигрантская литература на русском языке и несколько довольно дорогих немецких альбомов по искусству. «Это, по всей вероятности, подарки Анны Юриковой», — подумала Апраксина.
Особо, на отдельной полке, стояли словари, учебники немецкого языка Грисбаха, которыми пользовались многие иностранцы, и несколько немецких книг. Апраксина внимательным взглядом прошлась по корешкам, потом взяла одну из книг.
— Anna Jurichova «Die Kunst unter dem Eis»
[2]
, - прочла она., - Так она, значит, у нас еще и писательница…
— Это та самая Юрикова? — удивился Миллер.
— Та самая.
В книге было множество фотоиллюстраций, в большинстве своем черно-белых, но попадались и цветные. Она закрыла книгу, поставила ее корешком на ладонь и дала ей свободно раскрыться: книга открылась там, где ее чаще всего читали, а именно на страницах, где в тексте мелькнуло «К. Каменев и другие, пока что мало известные на Западе художники». Усмехнувшись, она поставила книгу на место.
Тот же самый опыт с путеводителем по Мюнхену дал ожидаемый Апраксиной результат: он раскрылся на страницах, посвященных музеям изобразительного искусства и картинным галереям; книга по уходу за кожей лица раскрылась на разделе «Жирная кожа»; томик стихов Гёте и двухтомник Ричарда Баха зачитанными не были.
— А теперь, инспектор, покажите мне, где тут у них хранится обувь? — попросила Апраксина.
Миллер подошел к шкафу и отворил дверцу.
— Вот тут, внизу.
Апраксина присела перед шкафом на корточки и стала внимательно разглядывать обувь, беря в руки и поворачивая кверху подошвой одну пару за другой.
— Позвольте полюбопытствовать, графиня, что вы там изучаете? — спросил инспектор Миллер.
— Как что? Не улики же… Я пытаюсь по обуви определить характер ее владельцев — Константина и Натальи Каменевых.
Миллер присвистнул, Зингер приоткрыл рот.
— Вот смотрите, Каменев стер подметки с носка и с наружного края. Люди, у которых обувь стирается таким образом, нелюдимы, они живут своим внутренним миром и не любят допускать в него других. У них стойкие и абсолютно независимые взгляды на все на свете. А вот туфли его жены, здесь совсем другая картина: подошвы всех ее туфель стерты с внутреннего края, что говорит о неустойчивом психологическом типе. Так стирают подошвы люди, готовые часто менять свои убеждения под влиянием окружающих.
— А сбитые каблуки говорят вам что-нибудь, дорогая графиня?
— А как же! Они говорят о том, что Каменева плохо следила за подаренной ей обувью, а еще о том, что у Ады фон Кёнигзедлер резкий агрессивный характер, что она большая эгоистка, способная идти к своей цели напролом и по головам: вот эту пару сначала недолго носила она, а потом ее донашивала Наталья Каменева. Кстати, Каменев, по-моему, носит очки: судя по обуви, у него не очень уверенная походка. Но в Монжероне он был без очков.
— Да, очков на нем не было. Но завтра мы еще раз встретимся с ним, можно будет его спросить, если это важно.
— Ах, хотела бы я знать, инспектор, что для нас важно, что нет! А вот кроссовки, в которых Наталья Каменева ходила по сырой земле, а потом не стала их мыть, только кое-как обтерла: с кроссовками бережливые женщины так не обращаются… Знаете, инспектор, мне сейчас почему-то вдруг пришла в голову мысль, что неплохо бы и мне посетить отель «У Розы».
— Надеетесь обнаружить там забытые Каменевым очки?
— Ну что вы, инспектор, такую улику вы с Зингером ни за что бы не пропустили! Нет, я просто хочу взглянуть на место происшествия.
— На место преступления, хотите вы сказать?
— Возможно, возможно… Но не будем торопиться с выводами, дорогой инспектор. Так что вы скажете на мое предложение?
— Только одно: буду счастлив пригласить вас на загородную прогулку.
— Мы можем прямо сейчас и отправиться?
— Если вы уже все здесь осмотрели…
— Ну, не сказала бы. Однако для первого поверхностного осмотра пока достаточно — я уже имею некоторое представление о Каменевых. Так едем?
— Почему бы и нет? Петер, вы поедете с нами, ваша помощь может понадобиться.
— Охотно, господин инспектор!
И они втроем покинули квартиру Каменевых.
Примерно через час испуганная Роза Блюменталь встречала не слишком приятных ей гостей и по их просьбе, оставив ресторан на сестру, уединилась с ними в пустовавшем номере «люкс» — так хозяйка гордо именовала единственный двухкомнатный номер гостиницы. Там все четверо уселись за круглый стол в гостиной, и госпоже Блюменталь была представлена Апраксина, детектив-специалист из Мюнхена. Разумеется, титул графини не был Миллером опущен, но Роза Блюменталь и без того отнеслась к Апраксиной с робкой почтительностью: опыт подсказал ей, что перед нею настоящая дама из общества.
— Нас интересует, госпожа Блюменталь, не останавливались ли в тот день в отеле еще какие-нибудь русские? Вы понимаете, о каком дне мы говорим, — начала Апраксина.
— Уверяю вас, милостивая госпожа, никаких других русских в тот день в отеле не было. Я это знаю точно, потому что я еще раз проверяла регистрационную книгу после того, как ее смотрел господин инспектор.
— А вы могли бы показать ее нам?
— Охотно! Один момент! — Роза Блюменталь тотчас встала и вышла из номера. Из коридора послышалась ее тяжелая, но бодрая поступь.
— Сегодня она чувствует себя неуязвимой и рада, что ее прошлые грешки как будто забыты.
Хозяйка вернулась минут через пятнадцать, неся перед собой раскрытую регистрационную книгу.
— Пожалуйста, вот она. Я уже открыла нужный день.
— Вы задержались потому, что захотели еще раз пробежать глазами список постояльцев того дня?
Роза Блюменталь моментально встревожилась:
