— Значит, все-таки Зарубежная церковь…
— С чего вы это взяли?
— Раз вас не допускают к причастию… Говорят, в Московской церкви батюшки более либеральны.
— Не верьте эмигрантским сплетням. Нет, мне не духовник запрещает причащаться, а я сама знаю, что не имею на это права. Но если я не исповедуюсь своему духовному отцу, то уж вам тем более не стану! Ну а к официальному полицейскому допросу я готова. Можете задавать свои вопросы — я отвечу на них.
— Что ж, очень жаль, что просто откровенного разговора у нас с вами не получилось, — вздохнула Апраксина и достала из сумки магнитофон. — Вы позволите мне записать нашу дальнейшую беседу? Я должна буду все потом перевести на немецкий для следствия.
— Да, пожалуйста! — пожав плечами, ответила Юрикова.
— В таком случае начнем. Как давно вы познакомились с Константином Каменевым и при каких обстоятельствах?
— Это было около восьми лет тому назад. Константин жил тогда в Кривом Роге, но иногда приезжал в Ленинград навестить сокурсников и старых друзей: он окончил Ленинградскую академию художеств. А еще у него было много друзей среди музыкантов и молодых литераторов. Тогда это называлось «культурный андеграунд» — вот к нему он и принадлежал.
— Это что, такое диссидентское движение?
— Скорее неофициальное движение творческой молодежи. Как-то он запросто пришел ко мне посмотреть мою коллекцию картин: адрес ему дал Миша Гранатов. Посмотрел он картины, мы разговорились. Потом он снова приехал, стал наезжать чаще и чаще, знакомство постепенно стало более близким. У нас с ним была большая духовная общность.
— Теперь в России это так называется? — улыбнулась Апраксина.
— А, вы об этом! Ну да, в конце концов мы стали любовниками, если вы хотите четких определений.
— Я слышала, что потом вы эмигрировали в Германию, а Каменевы переехали из Кривого Рога в Ленинград и поселились в вашей квартире?
— Ну да. Я оставила им свою кооперативную квартиру.
— И сколько лее они вам за нее заплатили, если не секрет?
— Какой секрет? Официально это было оформлено как передача кооперативного пая за определенную сумму, но на самом деле они и не могли мне ничего заплатить: у них едва хватило денег на переезд. У меня была большая и ценная коллекция картин. Бросить ее я не могла, музеи принять ее в дар отказались, и я решила оставить Константина Каменева хранителем моей коллекции до лучших времен.
— А почему именно Константина Каменева?
— Я сочла его самым надежным из моих друзей. Но случилось так, что КГБ надоело давить на меня и ждать, когда я соглашусь на добровольно-принудительную эмиграцию; сажать меня во второй раз тоже было не с руки — только что прошло дело коллекционера Михайлова, и они боялись нового шума на Западе, вот они и выпустили меня вместе с моей коллекцией.
— Простите, так до отъезда вы жили в вашей квартире втроем?
— Да. Но интимных отношений между нами в это время не было — вы ведь об этом?
— О нет! Я просто подумала, что это должно было быть психологически нелегко — такой острый треугольник на столь тесной площади.
— Не такая уж она была тесная: две вполне приличные отдельные комнаты, тридцать пять метров.
— Ну да, конечно, по советским нормам вполне достаточно для трех человек.
— И еще сотен картин.
— С ума сойти! Наталья очень вас ненавидела?
— Не знаю. Скорее нет, чем да: она же знала, что я вот-вот уеду, а ей очень хотелось жить в Ленинграде. Впрочем, кто знает, может быть, была благодарна и ненавидела одновременно.
— Понятно. А потом вы уехали на Запад. Ваша связь с Каменевым продолжалась, вы переписывались, звонили друг другу?
— Только первый год. Потом я прекратила всякую связь.
— Почему?
— Мне это было слишком тяжело. Он написал мне еще несколько писем, я не ответила — и все заглохло само собой.
— Как же вы узнали, что Каменевы тоже решили эмигрировать?
— Мне об этом сказал Миша, а ему, естественно, сообщил Константин — они-то все эти годы перезванивались.
— Вас это известие обрадовало?
— Скорее выбило из колеи. Я уже смирилась, почти забыла обо всем и жила более-менее спокойной жизнью. Даже замуж собралась… И тут он свалился как снег на голову!
— Почему Каменев решил ехать именно в Германию и жить в Мюнхене? Из-за вас?
— Отчасти, но не только. В Мюнхене все еще можно получить политическое убежище через американцев. Сначала они остановились у Миши, а потом я приехала за ними и перевезла их в Мюнхен.
— У них была въездная виза в Германию?
— Нет, не было, конечно.
— Следует понимать, что вы их перевезли через границу нелегально?
— Это оказалось проще простого. Мы погрузили их вещи в мою машину и поехали на авось. На контрольном пункте на нас никто даже не посмотрел, ведь машина у меня была с мюнхенскими номерами. А потом я отвезла их в американский центр в Гизинге.
— Квартиру в Олимпийской деревне им тоже помогли снять американские власти?
— Нет, они сами ее сняли, у них были деньги: поначалу картины Каменева неплохо пошли.
— А как складывались ваши личные отношения?
— Мы с Костей очень скоро снова стали любовниками.
— И Наталья об этом знала?
— Конечно.
— Но теперь-то, надеюсь, она, наконец, вас возненавидела?
— А что, это было обязательно?
— Во всяком случае, это было бы естественно.
— Ах, в этих отношениях естественного было мало! Она делала вид, что ничего не знает, а я делала вид, что не знаю, что она знает.
— А Каменев не пытался поломать этот треугольник?
— Можете мне верить или не верить, но единственный разговор о разводе у нас был в отеле «У Розы». Причем развода потребовала Наталья, а Константин сказал, что никакого развода она не получит, а будет все так, как хочет он, — то есть мы так и будем дальше существовать втроем.
— И вы обе с этим согласились?
— Представьте себе, как раз наоборот — мы обе с этим не согласились.
— Ах так! Но остановимся на событиях пятнадцатого апреля: вы остановились в отеле «У Розы» по дороге в Вену. Однако Каменев должен был ехать не в Вену, а в Париж?
— Мы хотели провести вместе хотя бы одни сутки. Константин сел в Мюнхене на парижский поезд, Наталья его провожала. На первой лее станции, в Пазинге, он вышел, сел на автобус и поехал к Блутенбургу…
— А подруга ожидала его на берегу пруда с лебедями, в месте ссылки строптивой красавицы Лолы Монтес, балерины и любовницы короля Людвига Первого, у стен романтичного королевского замка…
