— У нас есть еще немного времени. Хотите заехать в церковь старца Тимофея?
— А кто это такой?
— Ну вот, Папу Карло знаете, а об отце Тимофее не слышали!
— Может быть, что-то и слышал, но сейчас не могу вспомнить. А что это за церковь, далеко она?
— Прямо тут, на Олимпийских холмах.
— В самом деле? А я и не подозревал, что тут поблизости есть какая-то церковь.
— Ну как же! Церковь Примирения отца Тимофея, одна из мюнхенских достопримечательностей. Вы знаете, что прежде здесь располагался мюнхенский аэродром, который союзники разбомбили во время войны?
— Нет, я и об этом впервые слышу.
— На место бывшего аэродрома со всего города стали свозить остатки разрушенных домов. Вы знаете, что в Мюнхене было разрушено восемьдесят процентов всех зданий?
— Кошмар! И как же они сумели восстановить весь город?
— О, мюнхенцы сумели это сделать быстро, скрупулезно и с большим вкусом. Правда, на американские деньги. Когда немцам говорят, что Мюнхен — самый красивый город Германии, они ревниво возражают: «Это самый «красиво отреставрированный» город!» Центр был восстановлен довольно скоро, а здесь появились целые горы строительного мусора. Их засыпали землей и на время оставили в покое. Как раз в это время, в 47- м году, сюда пришел пешком из Вены донской казак, бывший солдат Тимофей Прохоров. Еще в 42-м году он попал в окружение в России, оказался на оккупированной территории, а при отступлении, боясь расправы, но не чувствуя за собой вины, ушел на Запад вместе с немецкой армией. Но шел он не один, а с лошадкой, впряженной в телегу, и все время подвозил то раненых, то беженцев, а то и просто вез за плату какой-нибудь груз. И так, на телеге, дошел наш казак Тимофей до самой Вены. А в Вене австрияки, как он сердито зовет их, лошадь у него почему-то реквизировали. Остался он без помощницы-лошадки, а потом у него украли и телегу вместе с его нехитрым скарбом. Тяжело ему было и одиноко, хотя работу он себе как-то всегда находил, не голодал. И вот в это трудное для него время явилась к нему во сне Божья Матерь и велела идти в «город монахов» и там строить церковь Примирения. Он стал всех расспрашивать и скоро выяснил, что «город монахов» — это Мюнхен. И он отправился пешком в Германию, дошел до Мюнхена и сделал все так, как ему велела Богородица.
— Вот просто так — дошел, пришел и построил? Один, в незнакомой стране? Без языка?
— Ну, язык-то он к тому времени уже выучил. Да, пошел и построил. Мне приходилось встречать в эмиграции таких людей. Но был он не один: в пути к нему прибилась русская беженка Наташа, вот они вдвоем и строили.
— И построили?
— А вот сейчас увидите сами.
Апраксина остановила машину на обочине возле зеленого холма, поросшего редкими березками, и повела Каменева по дорожке, идущей за холм.
— Вот и церковь Примирения нашего старца Тимофея, — сказала Апраксина, когда за холмом показались небольшие луковичные купола церковки, прятавшейся в густом цветущем саду. Они подошли к калитке в заборе, Апраксина перекинула через нее руку, подняла щеколду и отворила калитку.
— Проходите!
Они подошли к церкви, деревянной, простенькой, слегка осевшей на один бок. Дверь была не заперта, и они прошли внутрь.
— Какая трогательная простота и наивность! — сказал Каменев, оглядывая простенькие картонные иконки, католические религиозные картинки, вышитые крестиком полотенца на аналойчиках, оклеенный серебряной фольгой потолок и домотканые половички на полу.
— Вы тут побудьте немного один, помолитесь, — сказала Апраксина, — а я зайду к отцу Тимофею, узнаю, не надо ли ему чего. Он ведь теперь один: его верная подруга Наталья в прошлом году скончалась.
Графиня вышла из церковки и пошла в сад. Вишневые и сливовые деревья стояли в полном цвету и уже начали осыпаться. Домик старца был заперт на висячий замок, и в саду его тоже нигде не было видно. Она прошлась по двору, возле сарая с инструментами увидала на рабочем столе несколько букетов нарциссов и гиацинтов, приготовленных отцом Тимофеем на продажу. Рядом стояла жестяная коробка, в которой лежало двадцать марок и какая-то мелочь: хозяйственный старец доверял посетителям самим брать цветы и расплачиваться; позднее он так же выставит на продажу свежую зелень с огорода, а еще позже — фрукты и ягоды. Графиня вынула из кошелька десять марок и положила их в коробку. Цветы она брать не стала. Посидела на лавочке возле стола, подождала, но отец Тимофеи так и не появился.
Она вернулась к церкви и осторожно заглянула в приоткрытую дверь: Каменев сидел на стуле лицом к дверям, глубоко задумавшись в позе роденовского «Мыслителя». Апраксина резко потянула на себя дверь, вытерла ноги за порогом и только потом вошла внутрь. Каменев уже встал и шел ей навстречу.
— К сожалению, отца Тимофея нет дома, — сказала Апраксина, — а то бы я вас познакомила. — Ну, вы все здесь осмотрели?
Каменев не ответил, только пожал плечами.
Они покинули усадебку, вернулись к дороге, сели в машину и дорогой Апраксина вновь принялась рассказывать Каменеву о старце Тимофее:
— Он, конечно, не священник, хотя все зовут его отцом Тимофеем, но он служит в своем храме обедницы, читает часы и Псалтырь, а в саду работает всегда с Иисусовой молитвой. Многие, между прочим, почитают его за старца!
— Очень интересный старец, — вежливо заметил Каменев.
— Как вы думаете, сколько ему лет?
— Понятия не имею!
— Недавно исполнилось сто! И город отметил его столетие: сам бургомистр вручал ему специальную медаль и ценный подарок. Отец Тимофей у нас знаменитость. А знаете почему?
— Откуда же мне знать?
— А я вам расскажу. Когда мюнхенцы решили строить спортивную деревню к Олимпийским международным играм, Тимофею предложили покинуть усадьбу, а взамен предложили ему благоустроенную квартиру в хорошем районе. Но отец Тимофей заявил: «Мне Матушка Царица Небесная велела построить церковь, и я ее построил. Никто меня отсюда не сгонит!» Ему предложили крупные отступные, но старик уперся. Предложили выделить участок земли в другом месте и перенести туда церковку — он и тут отказался. Весь город следил за этим противостоянием! И вот в один прекрасный день к Тимофею приехало городское начальство и архитектор Олимпийской деревни господин Бенеш. Начали его снова уговаривать, а он — ни в какую: «Не дам церковь разорять!» Подумали-поторговались, Бенеш посмотрел свой план, а потом вдруг заявил, что усадьба старика и его церковь строительству не помешают — пусть все остается как есть! На другой день мюнхенские газеты вышли с заголовками: «Давид победил Голиафа!», «Первый победитель Мюнхенской олимпиады!».
— Чрезвычайно трогательная история, — сказал Каменев.
Они выехали на Леопольдштрассе. На бульваре ремесленники и художники уже расставили свои столики и стенды — начиналась обычная вечерняя торговля картинами, керамикой, фотографиями и всякого рода кустарными поделками.
