— Наконец-то вы сказали хоть что-то разумное! — Каменев уже оправился от потрясения, и голос его звучал теперь ровно, как всегда.
— Да, такое может быть. Но тогда мы предъявим вам другое обвинение — в покушении на жизнь Анны Юриковой с целью завладения ее имуществом.
Общий вздох удивления прошелестел по комнате, и все с изумлением уставились на Апраксину.
— Вы, господин Каменев, не только пытались навести следствие на ложный след. Вы тонко и даже изящно, я бы сказала, старались убедить нас в том, что Анна отравила вашу жену и свою соперницу. Раз уж вам не удалось убить Анну Юрикову, так вам захотелось упрятать ее за решетку на очень долгий срок. А ее картинами, естественно, все это время распоряжались бы вы. И уж вы-то распорядились бы…
— Бред! — резко бросил Каменев.
— А что, действительно то, что я говорю, производит бредовое впечатление? — оглядывая присутствующих, спросила Апраксина с некоторым недоумением.
— Ага, полный бред! — восторженно воскликнула Ташенька. — Кто, кого, зачем хотел убить? Я ни-че-го не понимаю!
— Да, все это звучит как-то уж очень… неожиданно, — сказала Мириам Фишер. — Но вы-то зря говорить не станете, Елизавета Николаевна!
— Да нет, во всем этом определенно что-то есть! — сказала Ада фон Кёнигзедлер. — Я всегда подозревала, что эти отношения добром не кончатся. Но давайте слушать дальше, а то потом из газет ничего не поймем. Продолжайте, пожалуйста, Елизавета Николаевна!
— В таком случае мне придется занять у присутствующих еще некоторое время и рассказать всю историю с самого начала. Анна, у вас есть еще стулья?
— На кухне есть табуретки.
— Рупрехт, принесите, пожалуйста, табуретки для вас с Йоханом и для инспектора, чтобы вы все тоже могли сесть.
Табуретки были принесены, причем Йохан по дороге успел шепнуть Руппи: «Она даже наши имена запомнила!», а Руппи — многозначительно покивать головой в ответ. Полицейские уселись и приготовились слушать.
— Я хочу сделать заявление, — вдруг сказал Каменев. — Если все, что расскажет эта странная старая дама, будет касается меня и моей жены, я бы хотел, чтобы все говорилось по-русски. Мой немецкий очень плох, и я требую переводчика!
Миллер вопросительно посмотрел на Апраксину.
— Никаких проблем! Я это предусмотрела, — сказала графиня. — Мириам, вы нам поможете? Я видела синхронный перевод в перечне услуг вашего бюро: я хочу, чтобы инспектор и его сотрудники тоже слышали мой рассказ.
— Да, я справлюсь с этим, если вы не будете говорить слишком быстро.
— Я постараюсь. И учтите, что перевод вам будет оплачен: вы засеките время, а я скажу вам потом, куда прислать счет. Ну-с, начнем. Восемь лет тому назад вы, господин Каменев, приехали из Кривого Рога в Ленинград, чтобы проводить в эмиграцию вашего старого друга Михаила Гранатова. На проводах было множество гостей: родственники, а также музыканты, поэты, художники. Одни приходили, другие уходили, а вы были там все время, поскольку остановились у Гранатовых. Анна еще днем зашла проститься с Мишей и пробыла совсем недолго. Вас, может быть, даже познакомили. Но друг на друга вы внимания в тот день не обратили: нет, любовь не вспыхнула между вами с первого взгляда! Однако именно в этот день вся ваша история и завязалась. Анна ушла, но вы услышали о ней в тот вечер немало интересного от других гостей. Об Анне рассказывали, что КГБ принуждает ее к эмиграции, что у нее имеется богатейшая коллекция современной живописи. Говорилось также, что если она вынуждена будет уехать, то коллекция ее достанется неизвестно кому: музеи ее не берут, а близких родственников у Анны Юриковой нет. Вы остались ночевать у Гранатова и почти до утра беседовали со старым другом. Миша признался вам, что кроме общих для всех причин, есть еще одна, сугубо личная причина, которая гонит его на Запад: его жена давно ему изменяет, она стала ему абсолютно чужой, а он не может с нею порвать из-за детей. Любит же он давно, тайно и безответно, совсем другую женщину, близкую ему по духу, замечательного человека — вас, Анна! И бедный Миша хотел уехать для того, чтобы попытаться спасти жену и семью и забыть свою запретную любовь. Вот так, совершенно случайно, вы узнали в тот день, господин Каменев, очень много интересного об Анне Юриковой.
— Что-то я не припомню, чтобы я вел такие душещипательные беседы с алкоголиком Михаилом Гранатовым, — сказал Каменев.
— Ну, тогда Миша еще не был алкоголиком, не был даже просто пьяницей. А был он талантливым музыкантом-пианистом, которому прочили большое будущее. Тогда никто не мог предвидеть, что жизнь на Западе обернется для него самой тяжелой своей стороной. Ему многие тогда завидовали, а вы больше всех.
— Это вам Майкл сказал? — осведомился Каменев.
— Конечно, нет! Он мне не сказал, а проговорился, сам того не заметив. С ним это, увы, бывает сплошь и рядом. Но продолжим. Итак, ваш друг благополучно отбыл за границу, а вы решили, что вам стоит познакомиться с Анной Юриковой поближе, и вы это немедленно сделали, сославшись на несуществующие устные рекомендации Гранатова. Устроить это было нетрудно: вы узнали адрес Анны у кого-то из ее многочисленных знакомых и явились к ней, представившись самым близким другом Миши. Так это было, госпожа Юрикова?
Анна кивнула.
— И это скороспелое знакомство очень быстро перешло в такую же скороспелую любовь. А теперь слово за вами, госпожа Ада фон Кёнигзедлер. Что писала вам из Кривого Рога ваша подруга Наталья Каменева, когда вы жили уже на Западе?
— Я понимаю, о чем вы, — кивнула Ада. — Да, Наталья уже тогда, боялась, что муж оставит ее ради Анны и всего, что есть у Анны — возможность эмигрировать, дорогие картины, известное имя. Она писала об этом стихи и присылала их мне, потому что боялась хранить их дома.
Апраксина достала из сумки папку со стихами Натальи, вынула из нее листок и прочла:
За серым облаком вода
небесная взойдет,
и в ней растает без следа
твой белый самолет.
А я останусь на земле
без неба, без воды,
и без тебя в осенней мгле
умрут мои сады.
— Вот такие стихи… Господин Каменев, вы просили у жены согласия на развод с тем, чтобы потом вытянуть ее из Советского Союза и уже на Западе снова жениться на ней?
— Я не припоминаю таких разговоров.
— Как вы забывчивы, однако! Ну ничего, я напомню. Вы предложили жене такой вариант выезда за границу, но она пригрозила, что покончит с собой в тот же день, когда вы подадите на развод. Было это или нет?
Каменев молчал.
— Костя, это же было именно так, ты мне сам об этом рассказывал.
— И не только вам, Анна. Можно мне вас так называть?
— Да зовите как хотите! Костя, что же ты молчишь?
— Это его право, — сказала Апраксина. — Право обвиняемого. Но вот Михаил Гранатов считал, что он не вправе молчать, и рассказал мне, почему вы с ним поссорились. Напомнить вам?
