— Вот именно.
— Простите?
— Я сказала, вот именно! — повторила Ева Шмидт.
— И все равно я не понял вашей мысли. Поясните, будьте добры.
— Вы сами сказали, что именно она находилась в доме в момент убийства несчастной княгини Кето.
— И что вы можете о ней сказать такого, что наводит на подозрения?
— Ровным счетом ничего! Ничего, за исключением того, что княгиня Кето собиралась устроить свою свекровь в какой-нибудь очень хороший дом престарелых.
— А вы откуда об этом знаете? От Авивы Коган?
— Нет, от самой княгини Кето: она просила меня навести справки о домах престарелых нашего округа и соседних округов.
— Так Авива Коган могла и не знать о намерениях княгини.
— Она о них знала.
— Вы уверены?
— Абсолютно.
— Нам она ничего подобного не говорила! — вмешалась Апраксина.
— Вот и подумайте, почему она это скрыла от полиции? — Ева Шмидт поджала губы и отвернулась от графини.
— А почему вы думаете, что Авива Коган знала о намерениях княгини Кето поместить княгиню Нину в дом престарелых? — спросила Апраксина.
— Потому, что я сама ей об этом говорила, и не один раз! Я советовала ей заранее приискать себе новое место работы и даже обещала помощь в этом деле. Она хорошая сиделка, хотя и не очень опытная.
Апраксина замолчала, и Миллер перехватил разговор:
— Ну, а что вы скажете о других слугах, госпожа Шмидт?
— Они покинули дом княгини и тем самым будто бы обеспечили себе алиби. Но на самом деле это далеко не так, уважаемый господин инспектор, совсем не так! Всем слугам время от времени в руки попадали ключи от дома, и каждому ничего не стоило заранее сделать себе дубликат за какой-нибудь час в мастерской при ближайшем супермаркете. Так что любой из них мог в ту ночь проникнуть в дом и прикончить бедную княгиню за нанесенную обиду. А может, он проник в дом просто с целью ограбления, а княгиня проснулась, узнала его — вот ему и пришлось ее убить. А потом его кто-то спугнул, и он не успел ничего найти и унести с собой. Не забывайте, все они русские, а значит, люди необразованные и дикие! А еще добавьте, что все они жили в Германии на птичьих правах, и своим внезапным увольнением княгиня действительно сделала положение каждого из них поистине ужасным. Можно себе представить, как они все ее за это возненавидели! Я их понимаю, хотя сама на их месте поступила бы иначе.
— А как бы вы поступили? — с любопытством спросила Апраксина.
— Я бы просто сообщила полиции, что княгиня регулярно нанимала иностранных беженцев-нелегалов, и они работали у нее «по-черному» годами.
— А почему вы сами не донесли на княгиню, госпожа Шмидт?
— Я подумывала о том, чтобы проинформировать власти о противоправных действиях княгини, но меня останавливали две вещи.
— Понятно, вы боялись потерять свою работу у нее. А вторая причина?
— Вторая еще понятней: я опасалась мести со стороны этих русских. И я рада, что не сделала этого: теперь я подозреваю, что в доме княгини Махарадзе нашла приют целая банда русских.
— Простите, госпожа Шмидт, но в доме был только один русский человек — садовник Михаил Назаров! — очень тихим и очень ровным голосом сказала Апраксина: Миллер тревожно поглядел на нее. — Все остальные слуги в доме не были русскими: кухарка Эльжбета — полька, шофер Айно — эстонец, а фройляйн Коган — еврейка, израильтянка.
— Я не разбираюсь в русских именах и племенах. Для меня все, кто приехал из СССР, — русские.
Апраксина смотрела на Еву Шмидт очень внимательно и очень холодно, и Миллер заметил, что она начала бледнеть. Поэтому он решительно встал и спросил очень громко:
— Госпожа Шмидт! Вы выдвинули очень серьезное обвинение, назвав проживавших в доме Махарадзе людей бандой. Вы чем-то можете обосновать свои слова?
— Да, конечно! По четвергам, когда княгиня Кето уезжала в гости к баронессе Ханнелоре фон Ляйбниц, они собирались в мансарде у выжившей из ума старой княгини Нины и устраивали там какие-то тайные сборища. Я знаю об этом совершенно точно, потому что несколько раз оставалась в доме княгини после ее отъезда: однажды я потеряла клубок ниток и долго не могла его найти, в другой раз просто прилегла ненадолго, но нечаянно уснула и проснулась только через час, а как-то княгиня попросила меня задержаться, потому что у нее болела спина и она хотела, чтобы я перед сном натерла ее мазью. Так вот, все три раза я слышала, как слуги поднимались по одному наверх, в мансарду к старой княгине, и там проводили весь вечер в разговорах. Я даже поднималась послушать у дверей, но, естественно, ничего не поняла, потому что разговаривали они исключительно по-русски. Что тоже очень подозрительно — ведь они приехали в Германию!
— А может быть, никакой банды и никаких тайных сборищ не было, а просто слуги приходили пообщаться с одинокой старушкой? — спросил инспектор.
— Да что вы, инспектор! — Госпожа Ева Шмидт распалялась, по ее лицу уже пошли красные пятна, а голос становился все более резким. — Опомнитесь! На что им сдалась немощная и бесполезная дряхлая старуха? А ей, княгине, с чего бы вздумалось общаться с этим сбродом? Они собирались для тайных совещаний, а старуха в это время уже наверняка спала. Не исключаю, что эта хитрая Авива подсыпала ей в ужин снотворное. Я удивляюсь неосведомленности полиции! Порядочных людей по этому делу допрашивают по два раза, а этих незаконных иммигрантов, которыми был набит дом, никто даже не арестовал! Я не удивлюсь, если полиция и племянника княгини Кето Георгия Бараташвили до сих пор не удосужилась допросить по этому делу…
— Вот тут вы ошибаетесь, госпожа Шмидт: Георгий Бараташвили арестован и находится в мюнхенской тюрьме, — успокоил ее инспектор.
— Ага, так, значит, хотя бы одному бойкому молодому человеку из окружения княгини вы оказали подобающее внимание! — не без ехидства заметила Ева Шмидт.
— А он, по-вашему, достоин внимания полиции?
— Самого пристального! Он в тот день возил княгиню в гости — шофер ведь был уже уволен, и он же привез ее обратно. Этот молодой человек постоянно нуждался в деньгах и выпрашивал, их у прижимистой тетки, и у него, естественно, могло возникнуть некоторое нетерпение в ожидании наследства. Он ведь был единственным родственником княгини Кето!
— Не считая княгини Нины, — тихо вставила Апраксина.
— Ну это не в счет! — отмахнулась Ева Шмидт.
— А откуда вы знаете, что он нуждался в деньгах? Они что, говорили с княгиней о деньгах в вашем присутствии?
— Нет, конечно. Но когда долго ухаживаешь за калекой, замечаешь много такого, что здоровым людям удается скрыть от посторонних. Например, я замечала, что княгиня никогда не оставляла свой кошелек в гостиной, она даже брала его с собой, если ей нужно было посетить туалет; обычно же он просто лежал на маленьком столике, у нее под рукой. Кроме того, я слышала, как княгиня укоряла его, что он живет не по средствам и слишком часто просит у нее денег в долг: «Георгий, мы оба знаем, что означает твое «Тетушка, одолжите мне немного денег!». Что-то я не припомню, чтобы ты хоть раз вернул мне долг». А однажды княгиня Кето в раздражении сказала племяннику: «Я знаю, что ты ждешь не дождешься моей смерти, Георгий! Но не надейся: у нас в роду все женщины доживали как минимум до ста лет».
