– Так, слушайте все! Или мы их, или они нас! Лежачего не бить! Кто в стороне стоит, того не трогать! Малолеток не гасим! Уступим нестеровским – нас будут гонять, как крыс!
– Он ведь даже не из нашего района, – тихо сказал Илья.
– Уроды должны понять: тронешь нашего – за него пойдут все! Так?
– Так! – проревели в толпе.
– Наших не трожь! Так?
– Так!
– Ударили – не смотрите, что урод будет делать, сразу бейте второй раз. И третий! Так?
– Так!
– Вперед!
Шаповалов поднялся, отряхнул джинсы. Он до последнего не был уверен, что примет участие в этом безумии, но теперь сомнения отпали. Все его приятели, все знакомые, с которыми он гонял мяч, воровал яблоки, шел «за компанию» из школы, покуривал за гаражами, здоровался с их отцами и бабушками, – все были здесь. Красные морды, выдвинутые вперед челюсти, сжатые кулаки. Если он сейчас развернется и уйдет, станет изгоем.
Когда дерутся все, ты дерешься вместе со всеми.
Нестеровские уже ждали. Илье показалось, их группа многочисленнее, но потом он понял, что они просто стоят, рассредоточившись. Опускающаяся темнота съедала лица. Он никого не узнавал.
Все одновременно замедлили бег. Секунду ему казалось, что все еще можно остановить, но тут над ухом кто-то дико заорал: «Бей козлов!» – и началось.
Вопли, крики, стоны, короткий хруст ломающегося носа, чавканье ударов… В сумерках Шаповалов пару раз врезал кому-то из своих. Нестеровские были старше. Но у кировских был Мансуров.
Увидев, как дерется Антон, Шаповалов сразу решил, что истории о гуманных порядках в детдоме – сказочка для дураков. Мансуров бился так, как не учат на секции вольной борьбы: таким умением можно овладеть в единственном месте – в уличной драке.
Дидовца сразу оттеснили в сторону, и Шаповалов потерял его из виду. А Белоусов держался рядом с Антоном, плечом к плечу. Илью коротко кольнула зависть. Он-то был один в этой бессмысленной сваре. Возле него пыхтели, схватившись, двое врагов; по соседству яростно пинали скулящего беднягу, забыв о запрете бить упавших. Откуда-то издалека донесся отчаянный женский вопль.
Своему противнику Шаповалов врезал под дых, увернулся и налетел на второго. Он бил. Его били. Кто-то пнул его сзади под колени; он упал, но ухитрился вскочить.
Нестеровские одерживали победу. В глубине души Илья надеялся, что кто-нибудь из местных вызовет милицию: это дало бы возможность обеим сторонам отступить без потери лица. Честь Дидовца (господи! честь Дидовца!) была бы защищена, дерущиеся разбежались бы в уверенности, что если б не вмешательство людей в форме, победа была бы за ними.
Но спасительная сирена все не звучала.
И тут из темноты возник этот парень. Он вырос слева от Шаповалова: краем глаза Илья уловил движение громоздкой фигуры, возвышавшейся над всеми, точно маяк над бушующим морем. Верзила пробивался в самую гущу схватки. Еще не понимая, чего тот хочет, Шаповалов инстинктивно почувствовал, что его нужно задержать, что если эта громадина прорвется, случится что-то очень плохое, гораздо худшее, чем потасовка стенка на стенку.
Он отшвырнул своего противника и выпрямился. Глаза заливал пот, но Илья рассмотрел, что там, куда направляется верзила, суетится и нелепо машет кулаками Дидовец.
А потом он увидел в руках парня монтировку.
Неписанное правило любого махача гласило: никакого оружия. Только кулаки. Кастеты, розочки из горлышек пивных бутылок, кирпичи и прочая дрянь – это для футбольных фанов. В честном пацанском месилове это табу.
На парня с монтировкой упал свет фонаря. Шаповалов рассмотрел его и ужаснулся. На огромном вытянутом теле сидела маленькая уродливая голова динозавра. Челюсть отвисшая – не челюсть, а ковш экскаватора, и глаза как просверленные в черепе дырки. «Они привели с собой психа из дурки!» Из дурки или нет, но псих точно знал, что он хочет, и Шаповалов теперь знал тоже. Он воочию увидел, как монтировка опускается на макушку Дидовца.
– Петька! – заорал Илья и кинулся в свалку.
На стороне верзилы была физическая сила. На стороне Шаповалова – опыт уличных драк. Он перепрыгнул через чье-то скрючившееся тело, врезался в кучу, из которой непонимающе вытаращился Петька, и толкнул Дидовца в плечо. Петька накренился, но не упал, а несколько секунд стоял, покачиваясь, точно большая неваляшка. Второй удар свалил его с ног.
– Ты что? – обиженно крикнул он.
– Монтировка! Убивают! – заорал Шаповалов.
Он обращался не к Петьке, а ко всем вокруг.
К ним начали оборачиваться. Под фонарем трое хмуро и уныло лупили друг друга, словно исполняли тяжелую повинность, но те, кто был поблизости, начали расходиться. Верзила оказался в центре внимания.
– Ляхов, ты чего это? – не совсем уверенно крикнул один из парней.
– Не по понятиям! – взвизгнули за спиной Ильи.
Парень открыл рот. Слова вылетали вместе со слюной.
– Вы хуже вшей! Гоношитесь тут… Тьфу! – Он густо сплюнул, попав в кого-то из своих. – Он на нашу бабу залез! Мочить козла!
Шаповалов не мог не заметить, что риторические приемы этого дегенерата не слишком отличаются от тех, что использовал Мансуров. Стоило ему подумать об Антоне, как тот вышел вперед. Из разбитой губы струилась кровь, Мансуров время от времени стирал ее запястьем.
Никаких слов больше произнесено не было. Нестеровские и кировские сами раздались, образовывая круг. В его центре сошлись Мансуров и верзила.
– Монтировку бросай, урод! – крикнул Белоусов.
Тот оскалился, а затем все случилось очень быстро. Мансуров подобрался, ссутулился и как-то неловко провалился внутрь себя, словно ощетинившийся еж; мелкими шажками, но очень быстро подбежал к противнику и…
Со стороны это выглядело так, будто Антон собирался пройти сквозь него. Верзила не пошатнулся, не отскочил; однако спустя секунду он лежал на спине в пыли, и его изумленно разинутый черный рот был похож на одну из дорожных выбоин. Сзади подошел Макс, наклонился, подобрал монтировку.
– В следующий раз я тебе ее в жопу засуну, – пообещал он.
Эти слова прозвучали как заключительный удар гонга. Драться дальше было нелепо. Кое-кто, кряхтя, поднялся сам, другим помогли, и вскоре на месте сражения двух районов остался только чей-то дырявый кроссовок без шнурков. За ним так никто и не вернулся.
9
– Мы победили! – провозгласил Белоусов.
– Мы победили! – согласился Дидовец.
– Вы идиоты! – сказал Шаповалов.
На следующее утро они втроем сидели под той самой оградой, с которой месяц назад спрыгнул к ним Антон, и смотрели, как он обучает свою армию.
Илья, Петька и Максим не присоединились к ним. У них был особый статус – статус друзей Мансурова.
