Несчастный ребенок, думала я, стиснув зубы, несчастная крыса, несчастная женщина… Умная дочь плакала, Наташа молчала; я дернула, отчаявшись, дверцу настенного шкафчика, и на меня посыпались бинты.
– Лиза, не надо больше прятать еду, – сказала наконец Наташа бесцветным голосом.
Я лихорадочно запихивала бинты обратно. Тюбики, баночки, мази, кремы… Не уронить бы йод… Ну же, ищи! В доме, где есть пятилетний ребенок, не может не быть антисептика!
Вот он. А над ним – антигистаминное.
Всю пачку брать нельзя, да и не незачем; достаточно одной таблетки. Проклятый блистер шуршит так, что можно оглохнуть…
– Нет, про еду не надо. – Голос Мансурова стал вкрадчив и ласков.
Я рассовала по карманам лекарства и застыла. Что еще он хочет от жены?
– Объясни ей про фей, – потребовал он. – Видишь – она мне не верит!
Наташа молчала.
– Ну!
– Лиза, надо слушать папу. Никаких фей не существует.
– Мама, неправда!
Лестница: шестнадцать ступенек, вверх, шаг за шагом.
– Тебе сказали: нету их! Хватит дурить!
– Мама!
– Лиза, в самом деле…
– Нет! Я не хочу! – Первый раз за все время я услышала, как Лиза кричит.
– Не смей так разговаривать с родителями!
– Мама, скажи, что они живые! Скажи, скажи! Пожалуйста!
– Прости, милая… – прошелестела Наташа.
– Все, разобрались! – Мансуров был бодр и деловит. – Теперь можно и на прогулку. Наталья, собирайся! А ты с нами не пойдешь, ты наказана!
Когда за счастливой супружеской четой закрылась входная дверь, я сидела на лестнице и слушала доносящиеся из гостиной безутешные рыдания ребенка, у которого убили всех фей.
4
Крыса безропотно дала обработать свою плешь. И так же безропотно съела крошку от таблетки, которую я замаскировала в кусочке яблока.
– Посиди в домике, мой ангел.
Интересно, замечает ли Мансуров изменения в ее поведении? Она встречает меня, поднимаясь на задние лапы и просовывая мордочку сквозь прутья.
В ящике стола он хранит несколько блокнотов, в которых ничего не пишет, – такая же декорация для отвода глаз, как и книги. Там есть и блоки для записей с разноцветными листочками. Я оторвала не меньше половины. Для реализации моего плана мне понадобится много бумаги.
Великое дело – мышечная память. В ночи я сидела перед своим распахнутым шкафом, открыв ноутбук, чтобы экран освещал мое импровизированное рабочее место, и собирала из листков то, чему три года назад учила нас веселая розовощекая толстуха с красивым именем Матильда. Матильда Ивановна – ну не прелесть ли. После занятий ее встречал муж, смешной усатый человечек, а с ним трое сыновей-подростков и крошечная девочка, миниатюрная копия матери. Однажды в Дом культуры, где проходили занятия, влетела худая рыжеволосая женщина и крикнула радостно: «Мотя!» Наша Матильда Ивановна сразу стала для меня близкой и понятной Мотей.
Насчет бумаги я ошиблась. Пальцы отлично помнили свое дело, и к утру передо мной стояли шесть разноцветных сундучков с откидывающейся крышкой, каждый не больше спичечного коробка.
Утром семья Мансуровых в полном составе уехала в город, в кино. Только тогда я сообразила, что сегодня выходной. Воскресенье! Должно быть, Наташа уговорила мужа порадовать девочку… Но если я верно представила себе характер Лизы, ее не развеселят ни мультфильмы, ни диснеевские сказки.
Оставшись одна, я сообразила, что передо мной открывается простор для творчества. Лишь бы в подвале нашлись подходящие материалы…
Десять минут спустя я, не веря своему счастью, рассматривала банку с эпоксидной смолой. Впервые за все время меня переполняла искренняя благодарность к Мансурову.
Действовать надо было быстро.
5
Для возни с эпоксидкой у дедушки имелось специальное место: вручную сколоченный из обрезков досок стол и стул под навесом, подальше от дома. Бабушка не выносила запаха смолы.
Я тоже устроилась на свежем воздухе. Час езды до города, два часа в кинотеатре, час обратно – времени мне хватит с лихвой.
Из Наташиной аптечки я позаимствовала два шприца. В кухне отыскала палочки для суши и набор пластиковых стаканчиков и одноразовых тарелок.
– Вы-то мне и нужны.
Пилочка для ногтей, несколько камешков из цветочного горшка, белоснежная головка одуванчика – ее я накрыла чашкой, чтобы не унесло ветром, – и разноцветные бусинки, которые я без малейших колебаний срезала с Наташиной кофты, висевшей в шкафу.
Шприцами без игл я набрала смолу и отвердитель, вылила в пластиковый стаканчик. В нос ударил с детства знакомый запах. Смесь еще пузырилась, но я помешивала ее деревянной палочкой до тех пор, пока передо мной не оказался прозрачный жидкий мед.
Дедушка непременно использовал бы форму. Но у меня и без этого все получится.
На тарелку я выложила семена одуванчика, бусинки, самый красивый камешек и осторожно залила густеющим на глазах раствором. В ушах звучал дедушкин голос. «Не работай по жаре, Анюта. Видишь, как быстро схватывается?»
Мне это и нужно, дедушка.
Каплю уронить на бусинку. Каплю побольше – на одуванчиковый «парашютик». Жаль, у меня нет засушенных цветов! Однажды дедушка смастерил для меня кулон с лепестком розы. С тех пор я повидала много украшений, но среди них не было ни одного прекраснее того кулона.
Смола быстро отвердевала. Я сидела на каком-то ящике, подставив лицо солнцу, и чувствовала себя на удивление хорошо.
Когда капельки застыли окончательно, мне пригодилась пилка. Пришлось повозиться, чтобы обточить их, но в конце концов я с удовлетворением оглядела результат своей работы.
На то, чтобы скрыть все следы, ушло пятнадцать минут. В воздухе, правда, висел запах эпоксидной смолы, но я надеялась, что к возвращению Мансуровых он исчезнет.
Я успела пройти по саду. То, что мне требовалось, нашлось под корнями можжевельника: леукобриум – пушистый влажный мох, стебли которого похожи на крохотные елочки.
Ночью я бесшумно спустилась вниз, зашла в детскую. В комнате горел ночник. Бог ты мой, какое измученное личико было у ребенка даже во сне! Она с силой прижимала к себе старого игрушечного медведя – я слышала, как Лиза называла его Косей. Я постояла, глядя на бледную заплаканную девочку, положила свой подарок возле подушки и исчезла.
Хотелось бы мне видеть, как она нашла его. Как открыла утром глаза, повернула голову и заметила маленький голубой сундучок; как присела на постели, откинула крышку… Воскликнула ли она, увидев на ярко-зеленой подложке из мха прозрачный шарик с пухом одуванчика, волшебный шарик? Я знаю только, что она не позвала мать.
