– Мужчина, с вас еще десять рублей!
– Сто восемьдесят кило, два отдам за триста!
– Отойдите, не загораживайте товар!
– Белый налив, грушовка!
Вокруг плескался и шумел огромный городской рынок.
Мимо Бабкина прошла старая цыганка, мазнула по нему вороньим глазом. Илюшину подмигнула, сверкнув золотыми зубами.
– И как здесь искать Пронина? – спросил Бабкин, не двигаясь с места.
– С божьей помощью, полагаю, как и все остальное. Кстати, ты любишь моченые яблоки?
Не дожидаясь ответа, Илюшин просочился в ворота, через которые плотно, как на службу, шел народ.
Макар юркой рыбкой лавировал между покупателями, Бабкин двигался как ледокол, и толпа испуганно обтекала его с двух сторон. Мимо ехал в тележке безногий, позвякивая стаканчиком с монетами.
Илюшин наклонился к нему, сунув руки в карманы, и неожиданно развязно спросил:
– Слышь, Пронин где?
– В вениках, – махнул рукой инвалид и покатился дальше.
– Это что, пароль и отзыв? – пробасил за спиной Илюшина Сергей. – Слоны идут на север?
– Ты недооцениваешь любовь местных жителей к чистоте.
Макар, безошибочным чутьем определив направление, двинулся мимо лотков с халатами и носками. Здесь покупательниц было даже больше, чем в яблоках. Потные женщины без стеснения сбрасывали платья и оставались в нижнем белье. Через несколько шагов Бабкину стало казаться, что они нарочно ждут, когда он приблизится. На него со всех сторон валились груди, плечи и рыхлые животы; если не сами женщины, то их отражения то и дело вырастали у него на пути. Дважды по ошибке извинившись перед зеркалом, он не выдержал:
– Хуже, чем в женской бане!
– Да здравствует мыло душистое и полотенце пушистое, – сказал Илюшин. Они наконец выбрались из бельевого ряда. – А вот и веники.
– А вон и Пронин, – добавил Сергей, прищурившись и сразу забыв о щедровских наядах.
Пронин угнездился в глубоком пластиковом стуле, за палатками с банными принадлежностями – они были вокруг в таком количестве, словно весь Щедровск не вылезал из парных. Под пальцами у него вытанцовывал на грязном асфальте желто-зеленый страус на ниточках. Деревянная перекладина подергивалась, и страус то вышагивал, то кланялся, то отбивал чечетку. Парень управлял игрушкой виртуозно, как кукольник, но единственным его зрителем был похмельный косматый старик, сидевший поодаль на тротуаре.
– Пойдем, поздороваемся, что ли.
Бабкин сделал шаг вперед. Коля поднял голову и встретился с ним взглядом.
В следующую секунду Пронин отшвырнул страуса и кинулся бежать.
Бабкин сорвался за ним прежде, чем Илюшин успел сказать хоть слово. Старик ошеломленно повернул голову вслед огромному человеку, промчавшемуся мимо.
– Фьюить-фьюить! – беззаботно насвистел Макар, подойдя ближе.
Он наклонился над марионеткой, поднял и бережно стряхнул с перьев налипший мусор. Затем уселся на стул, закинул ногу на ногу и стал тренироваться кивать деревянным птичьим клювом.
Пять минут спустя издалека донеслись отзвуки матерной ругани. Сквернослов приближался, пока наконец из той же щели, в которой исчез беглец, не выбрался хмурый Бабкин. За собой он волочил отчаянно бранившегося Пронина. Тот сучил ногами по асфальту и пытался извернуться.
Илюшин сочувственно наблюдал за его попытками.
– Эх, Коля, Коля! – просипел старик, когда Пронина протащили мимо.
Илюшин уступил место, и Бабкин, оторвав жертву от земли с такой же легкостью, с какой Макар поднял страуса, усадил его на стул.
– Отчего же вы так стремительно покинули нас? – упрекнул Илюшин. – Тем более это все равно было бессмысленно… Впрочем, моему товарищу не мешало размяться.
– Калмыцкий суслик тебе товарищ, – флегматично сказал Бабкин. – А ты, Коля, зачем побежал?
Пронин оскалился:
– Что я, мента с двадцати шагов не узнаю?
– Вы ошибаетесь, Николай, – вежливо сказал Илюшин. – Мы хотели всего лишь побеседовать, узнать кое-что и надеялись, что вы нам поможете.
Пронин предельно сжато сообщил, что это предположение было глубоко ошибочным и обоим сыщикам лучше удалиться, дабы избежать разочарований.
– Что ж, – с огорчением сказал Макар. – Я хотя бы попытался. Сережа, твоя очередь.
Бабкин нехорошо ухмыльнулся. Пронин вжался в стул.
– Собственно, все, что мы хотели у вас узнать, – это некоторые подробности из биографии вашего давнего знакомого, Антона Мансурова, – добавил Илюшин.
– Чего? – изумленно переспросил парень.
– Он воспитанник местного детского дома…
– Вы из-за этого приперлись?
– Не приперлись, а заглянули на огонек, – пробасил Сергей. – Выражайся вежливее, Коля.
Пронин перевел взгляд на Илюшина. Несколько секунд он изучал его и, что-то решив для себя, кивнул.
– А вам он зачем?
– Давайте для общего удобства решим, что мы пишем его биографию.
– Ха!
Убедившись, что бить его не будут, Коля встряхнулся, расправил плечи и из затравленного зверька превратился в нагловатого парня.
Он выглядел младше своих лет: тощеватый, бледный, с костлявыми ключицами над растянутым вырезом грязной футболки. «Крысеныш», – неприязненно подумал Бабкин. Этот типаж был ему знаком: лживый изворотливый хитрец, мастер подпустить слезу в голосе и прикинуться горемыкой; вечный мальчик, артистичный проныра. Из таких получались актеры или шулеры. Но в Щедровске Пронину, по-видимому, негде было развернуться.
Илюшин подумал: «Интересно, где он раздобыл страуса?»
– Я с вами тут языком чесать не буду, у всей деревни на виду. – Пронин встал.
Они долго шли дворами, меняя направление – Коля как будто путал следы, – пока не оказались на большом пустыре. Далеко на краю его высились пятиэтажки, вокруг все поросло лопухами, полынью и лебедой. Тропинка привела их к кострищу, вокруг которого валялись деревянные ящики, сломанные стулья и даже кресло на низких ножках, почти целое, не считая дыр в обивке, из которых кое-где торчал поролон. Пронин плюхнулся на ящик. Илюшин немедленно занял кресло.
– Клопов не боишься? – поинтересовался Бабкин. – Наверняка в нем и блохи живут.
Макар наклонился и поднял серебристо-зеленую, еще свежую ветку – одну из многих, набросанных травяной подстилкой под деревянными ножками.
– Это полынь, мой не знакомый с ботаникой друг, – нравоучительно сказал он. – Средство, издавна использовавшееся для борьбы с кровососущими насекомыми.
Пронин засмеялся.
Сергей вздохнул и сел на какую-то доску.
