– Что он делал?
– Хамил, – не раздумывая, ответил Шаповалов. – Балканов был отъявленный хам. Каждую гадость смягчал усмешечкой; этакая приправа из мух к тухлому мясу. Дидовцу, например, он советовал платить за обучение, чтобы компенсировать дополнительную амортизацию лестницы. Намекал таким образом на Петькин лишний вес. Про «безотцовщину» в мой адрес и говорить нечего: для него это было как пожелать доброго утра. Все замечания по поводу внешнего вида тщательно заносились в дневник. «Позорила школу, посещая ее в грязных колготках!» – это цитата, между прочим. А скольких бедолаг дразнили вонючкой после его слов! «Пронин, от вас попахивает, – передразнил Илья, скривив рот. – Вы не пробовали мыться хотя бы по праздникам?» И прочее в таком же духе. Баклан лично стоял с тетрадочкой по утрам у дверей и записывал всех опоздавших, а потом строчил десятки обвинительных записок родителям. О нем можно рассказывать долго.
– А при каких обстоятельствах у него возникла идея о наживе?
– У моего друга Максима Белоусова есть младшая сестра, Наташа. Копия брата, только мельче и умнее. – Шаповалов улыбнулся. – Их семья жила, мягко говоря, экономно, Сергей Яковлевич один воспитывал двоих детей, а зарплату могли не платить месяцами. Он постоянно брал подработку. Да мы все были бедны как церковные крысы. Пока я сам не вырос, я не понимал, чего стоило моей маме растить такого оболтуса, как я. Петьке Дидовцу было, с одной стороны, проще: его мать регулярно присылала деньги с зарплаты. Но тетка, которой его оставили, не горела желанием тратиться на племянника. Мы все были взрослые пятнадцатилетние лбы, однако Наташа, умница, начала подрабатывать раньше нас.
– Сколько ей было лет?
– Дайте сообразить… Тринадцать. Она придумала вот что: вышивала небольшой простенький рисунок на плотной ткани и приклеивала ее к блокнотам, так что получалась, как бы сейчас сказали, дизайнерская обложка. Недолговечная вещица, но очень симпатичная. Наташа принесла в школу несколько штук, и у нее их тут же купили.
Илюшин понимающе кивнул:
– О, детский бизнес в школе! Вашу маленькую предпринимательницу поймали на этой торговле?
– На нее донесли. – Шаповалов взглянул на вытянувшееся лицо Илюшина и засмеялся. – Вот так вот! Представили? Дети, двенадцать-тринадцать лет! Одна девочка, увидев, что все блокноты проданы, отправилась прямиком в учительскую и наябедничала директору. Тот созвал всех на линейку и перед строем пытался пропесочить Наташу.
– Пытался?
Илюшин начал догадываться, к чему идет рассказ Шаповалова.
– Нельзя было подвергать девочку такому отвратительному испытанию, – сказал Илья как о само собой разумеющемся. – Сначала я перебил его и потребовал, чтобы он не оскорблял учеников. Это произвело эффект разорвавшейся бомбы. Потом взял слово Макс. Не очень удачно, прямо скажем… Он требовал назвать статью уголовного кодекса, которая запрещает школьникам покупать и продавать товары в своем классе. Но следом подключился Петя. А Петя – это Дидовец! – Шаповалов снова засмеялся. – Наша местная шутка, вряд ли вы поймете… Дидовец выступил исключительно красиво. Он заявил ошеломленному Балканову, что подобные конфликты решаются в частном порядке, а не выносятся на суд общественности; что у нас тут не Советский Союз и что унижать честь и достоинство личности недостойно директора школы, особенно если этой личности тринадцать лет и она не может за себя постоять. У Петьки всегда был хорошо подвешен язык. Это был первый на моей памяти случай, когда Баклан растерялся. Чуть не забыл! Когда Петя закончил свою речь, ему зааплодировали! Вся линейка, можете себе представить? Директор стал пунцовым. А затем, разумеется, начал орать.
«Да вы, ребята, были молодцы», – уважительно подумал Макар, а вслух сказал:
– Превзошел самого себя, надо думать.
– Визжал, как взбесившийся хорек, трясся от злобы и требовал нашего отчисления. Приятно вспомнить! А закончилось все пшиком. Он вызвал в школу наших родителей, и ни один не пришел. Тетке Дидовца было на все наплевать. Отец Макса и Наташи прочитал записку от директора, пожал плечами и молча выкинул. А моя мама, когда я пересказал ей, как было дело, сказала, что Балканову лучше держаться от нее подальше, иначе ее ждет суд за нанесение тяжких телесных повреждений. Она всегда была на моей стороне.
– Эта история не объясняет, отчего вы поссорились.
– Да, – сказал Шаповалов и перестал улыбаться. – Не объясняет.
Он сел на край стула, ссутулился и стал выглядеть как человек, который потерял друзей не десять лет назад, а вчера.
– Мы напрасно рассказали о нашем школьном демарше Мансурову… Но он бы и без нас обо всем узнал.
3
Мансуров и без них обо всем бы узнал. Разумеется. Вряд ли этот сыщик, по виду не намного старше самого Ильи, мог понять, каким событием стало их выступление на линейке.
Получилась своего рода капитошка. Гигантская. «Масштабно грохнуло», – как сказал потом Белоусов.
После школы к Илье бесконечно подходили чьи-то старшие братья, студенты – студенты! – и жали ему руку, будто он не сопляк, поспоривший с Бакланом, а герой революции. Над Петькой и Максом тоже сияли нимбы. Младшеклассники прибегали смотреть, и один, тощенький очкарик ростом с карася, даже попросил разрешения вместе сфотографироваться. Илья тогда потерял дар речи, а вот Петька не растерялся, у Петьки вообще был дар общения с маленькими существами, будь то дети, котята или щенки; он спросил: «У тебя камера на телефоне?», но выяснилось, что у очкарика вообще нет телефона, он притащил с собой из дома громоздкий фотоаппарат. «Пленочный?» – пошутил Макс, и очкарик сразу закусил губу, кажется, собираясь расплакаться, но Дидовец, умница, присел перед ним на корточки и доверительно сказал: «Я, когда вырасту окончательно, куплю себе пленочный «Пентакс». Он покруче всех этих цифровых игрушек. Только стоит дорого…»
Пацаненок тут же успокоился. Только застенчиво сказал: «Я думал, вы уже… выросли», явственно косясь на Петькин живот. Но Дидовец и тут не засмеялся и не ляпнул, что нет предела совершенству, а просто ответил, что ему еще нужно закончить институт, и вот тогда он будет официально считаться взрослым.
Макс позвал кого-то из девчонок. Мелкого посадили на стул, сами расселись вокруг. Когда все уже собрались расходиться, Белоусов вдруг крикнул: «Подождите! Важную фотку забыли!», а потом обернулся к очкарику и спросил: «Хочешь, сфотографируемся еще раз вместе, только ты снимешь очки?»
В этом весь Макс. Иногда кажется, будто он ничего не понимает, дуб дубом, а потом как сказанет что-нибудь такое… И сразу ясно, кто здесь дуб.
Потому что мальчишка просиял. Он стащил очки и стал похож на очень худенького ежика с прищуренными глазками.
Этот снимок он потом и принес Шаповалову: в центре ежик, справа от него Петька, слева Илья, а за спиной возвышается Макс как белобрысый ангел-хранитель. Фотография долго хранилась у Ильи, пока не потерялась – должно быть, при очередном переезде.
