– Мисс Виндикотт…
– Прошу, зови меня Хейзел.
– Ваша светлость, Хейзел де ла Виндикотт, – Обри искоса посмотрел на нее. – Когда ты говоришь, что не встречала никого подобного, ты имеешь в виду, что никогда не видела черного парня?
Хейзел облокотилась на пианино и серьезно посмотрела на него.
– О, нет, – воскликнула девушка. – Я имела в виду, что у тебя необыкновенное чувство юмора. И столько уверенности, – она надула губы и задумалась. – Мне кажется – это все, что я хотела сказать. Разве не так?
– Я не могу ответить на этот вопрос за тебя, – сказал он. – Так ты встречала черных людей раньше?
– Да, конечно. В Лондоне полно людей со всего света: из Сомали, Нигерии, Южной Африки, Кении.
– Оттуда, где у Британии есть колонии?
Она кивнула.
– Я живу в восточном Лондоне, и там полно черных, которые работают в доках.
– Знакома с кем-нибудь из них?
– Нет, – признала Хейзел. – Но я не знакома и с белыми работниками доков.
Обри бросил на нее насмешливый взгляд.
– Ты живешь в башне из слоновой кости?
Хейзел чувствовала, что заслужила это.
– Даже если так, – сказала она, – мне пришлось спуститься из своей башни, чтобы оказаться здесь.
Обри начал наигрывать другую мелодию. Знакомую, но с каким-то мрачным настроением, вплетенным в основную музыкальную тему.
Хейзел узнала ее.
– Это мелодия побудочного горна, – сказала она.
– Была мелодией побудочного горна, – высокомерно поправил Обри. – Я исправил ее ошибки.
Девушка рассмеялась.
– Я рада, что познакомилась с вами, Ваше величество.
Он кивнул, придав своему лицу самое важное выражение, на какое был способен.
– Взаимно, Ваша светлость.
– Но ты должен забрать свои слова назад, – сказала она. – Про то, что в произведении Бетховена есть ошибки.
Обри бросил на нее колкий взгляд.
– Все делают ошибки.
– Полагаю, что так, но…
– Кроме меня.
Она громко выдохнула.
– Невероятно!
Он подмигнул.
– Да, это про меня.
Хейзел улыбнулась. Мысленно она уже составляла письмо Джеймсу, подбирая слова, чтобы описать ему этого несносного молодого пианиста, но девушка сомневалась, что сможет передать его необычное чувство юмора.
– Ты же еще вернешься?
Он кивнул, продолжая наигрывать мелодию горна, пока его не прервал сонный голос с прелестным акцентом.
– Неужели одной побудки в день недостаточно, и я должна слушать ее снова?
Взъерошенная Колетт вышла из ее комнаты. Лишь длинный халат прикрывал ее короткую шелковую сорочку и длинные ноги.
Музыка остановилась.
Король Обри Эдвардс моргнул.
Колетт взвизгнула и запахнула халат.
Хейзел подпрыгнула на месте, чувствуя, что должна как-то помочь своему новому другу.
Колетт прыснула и прикрыла рот ладонью. Ее глаза сверкали.
Обри пожал руку Хейзел, не сводя глаз с Колетт.
– Приятно было познакомиться, мисс Виндикотт, сказал он. – Я обязательно приду снова, – он слегка поклонился Колетт на пути к выходу. – Мэм.
– А я, – сказала Колетт, – обязательно буду одета.
– Хорошо, – ответил самопровозглашенный император джаза. – Я все равно приду.
Афродита
Полуденная почта – 9 января, 1918
Элен Фрэнсис с грохотом распахнула дверь и помахала пачкой писем.
– Почта!
Хейзел с трудом усидела на месте. Она была уверена, что получит письмо от Джеймса.
Элен раздала письма. Четыре для Колетт: одно от тети из Парижа и три от каких-то американских солдат. Два для Элен. Несколько для миссис Дэвис.
Два для Хейзел. Одно от Джорджии Фэйк, другое – от матери.
Девушке было стыдно это признавать, но она была разочарована.
Хейзел свернулась калачиком на диване в углу и прочла письмо от матери. В нем было больше вопросов, чем новостей. Мать умоляла девушку одеваться теплее, остерегаться настойчивых американцев, быть осторожной и поскорее возвращаться домой. Немного приходских сплетен и новости о папином «старом Артуре», любительницах оперы в квартире наверху и шумном парикмахере из «Королевской бороды». Хейзел достала чистый лист бумаги из шкатулки для письма и попыталась написать ответ.
– Можно?
Она подняла голову и увидела Колетт. Хейзел постучала по дивану, приглашая подругу сесть рядом.
– Плохие новости? – Колетт изучала лицо Хейзел. – Или… никаких новостей?
Девушка не могла ответить.
– Иногда, отсутствие новостей – еще хуже, – сказала бельгийка. – Когда получаешь плохие новости, хотя бы перестаешь мучиться от ожидания. Ты надеешься получить письмо от кого-то особенного?
Хейзел обдумала эту привлекательную, но пугающую мысль. Рассказать кому-то о Джеймсе! Когда она рассказала родителям, это было больше похоже на извинение. Вдруг Колетт сочтет ее глупой?
Я втиснулась между ними. Мне не хотелось пропустить ни слова.
– Я встретила молодого человека, – нерешительно начала Хейзел. – Сразу после того, как он записался в армию. И прямо перед тем, как он уехал во Францию.
Колетт, как хорошая слушательница, терпеливо ждала.
– Он был таким очаровательным, – она поняла, что перешла на шепот. – Мы встретились и чудесно провели время, – девушка боролась со смущением. – Мы были знакомы всего несколько дней, когда он уехал.
– Но у тебя было ощущение, что ты знаешь его всю жизнь.
Хейзел кивнула.
– Так и должно быть.
– Я сама не понимаю, – призналась Хейзел. – Почему я так по нему скучаю. Почему постоянно думаю о нем, – она покраснела. – Мне кажется, у меня нет на это права.
– Как зовут твоего солдата?
– Джеймс Олдридж.
– А у тебя есть фотография?
Хейзел достала фотографию из своей шкатулки для письма: все равно что показывать Колетт свое бьющееся сердце.
Колетт изучила фотографию.
– Ah, Jacques, – сказала она. – Vous êtes très beau. Et très gentil.
Хейзел просияла.
– Ты так думаешь?
– Конечно, – ответила ее подруга. – Он очень красивый. И добрый.
– О, это правда, – Хейзел упала на подушки. – Фотография не передает всей его прелести. Он любит музыку и танцы, и он постоянно заставляет меня смеяться. Он рассудительный, и порядочный, и амбициозный, но в хорошем смысле этого слова, и он хочет строить безопасные дома и больницы, и…
