Колетт отвела взгляд. Обри понял, что она нервничает, и взял ее за руки.
– Ты очень добр, – сказала девушка. – Ты выслушал меня и проявил заботу. Я… – она колебалась. – Я не хотела обременять тебя своими проблемами. Это слишком тяжело.
– Слишком тяжело, чтобы выносить в одиночку, – сказал он.
Колетт не решилась ему оветить.
– В общем, я хотела сказать «спасибо».
И это все? Просто благодарность? Обри не собирался довольствоваться малым.
Он осторожно приподнял ее подбородок.
– Они все время говорят тебе, что ты красивая, да? – глаза Колетт широко распахнулись. – Все эти янки.
С ее губ сорвался морозный дымок.
– Они не очень изобретательны, – согласилась она.
Обри ухмыльнулся.
– Тогда я буду более оригинален. Они когда-нибудь говорили тебе, что ты поешь, как богиня?
Девушка покачала головой.
– Большинство из них никогда не слышали, как я пою.
– Значит, мне повезло.
На мгновение Колетт забыла, как дышать. Но она понимала, куда ведет Обри, и решила, что просто обязана его предупредить. Ради его же благополучия.
– Ты видишь девушку, которая поет, – сказала она. – Тебе нравится мой голос. Но ты не видишь, как я просыпаюсь в слезах. Не знаешь, что я вижу их всех во сне. Днем я держусь из последних сил, а ночью – рассыпаюсь на осколки.
Обри с трудом сдержался, чтобы не притянуть ее к себе и не сжать в объятиях.
– Каждый раз, когда это происходит, я хотел бы быть рядом, чтобы утешить тебя.
И тут Обри понял, что он только что сказал.
«Я хотел бы быть рядом с тобой посреди ночи. Когда ты спишь».
«Ну молодец, сынок, – скептично произнес голос его матери».
«И я тебя люблю, ма».
Он попробовал снова.
– Я бы хотел тебе помочь. Если можно.
Это было так трогательно и так невинно. Он думал, что может излечить ее израненную душу и что она заслуживает спасения. Обри дарил ей ложную надежду на то, что она способна приблизиться к мечте и стать кем-то красивым и замечательным, кем-то вроде него, но очень скоро мечта умрет, а перед ним предстанет отвратительная правда.
– Мне не помочь, – ответила она. – Это я и пытаюсь тебе сказать.
– Мадмуазель Фурнье, вы сбиваете меня с толку. Сначала вы не отпускаете мою руку, а теперь говорите мне бежать от вас прочь.
Обри задумался. Колетт уезжает завтра. Вернется ли она обратно? Сможет ли он ее дождаться или его отправят на фронт? Никто не мог знать наверняка. У него был только один шанс, и Обри не собирался от него отказываться.
– Я не хочу, чтобы ты отпускала мою руку, – сказал он ей. – Я не хочу, чтобы ты меня отталкивала.
Девушка зажмурилась. Затем она заговорила сдавленным шепотом:
– Я не хочу тебя отталкивать.
– Колетт, – произнес Обри. – Я могу любить Стефана. Могу чтить его память. Я могу любить твоих родителей, твоего брата и всех твоих родственников. Я могу любить их вместе с тобой, если ты позволишь.
Обри хотелось бы сказать это музыкой, а не словами, потому что в тот момент ему казалось, что никакие слова не выразят его чувств.
– Пожалуйста, – произнес он. – Будь со мной. Будь собой, и я приму тебя такой, какая ты есть.
Тихо вздохнув, Колетт отпустила свой страх, и он исчез в холодной ночи. Она положила голову на грудь Обри, и он притянул девушку к себе, прижавшись щекой к ее щеке. Черт. Наверное, ему стоило побриться.
– Когда ты рядом, мне не так больно, – сказала она.
Он поцеловал ее в макушку.
– Тогда я останусь с тобой.
Постепенно голосов становилось все больше, и они неумолимо приближались к хижине досуга.
– Пора, – сказал Обри. – Тебе нужно возвращаться внутрь.
Они поспешили обратно, и возле двери Колетт отчаянно обвила его шею руками.
– Я скоро вернусь, – сказала она.
Обри улыбнулся.
– Тогда я буду ждать тебя здесь.
Она поцеловала его.
Это был не просто благодарственный поцелуй. Это было обещание.
Аполлон
Проблема с Джоуи – 11 февраля, 1918
Обри бродил в темноте целый час, выжидая нужный момент, чтобы незаметно скользнуть в барак. Его ноги совсем заледенели, но он этого не замечал. Обри хотелось забраться на крышу и прокричать на весь мир: он, Обри Эдвардс, король регтайма, император джаза и самый счастливый парень на свете. Колетт Фурнье, ангел во плоти, поцеловала его! Поцеловала по-настоящему.
Свет в бараке уже давно погас, и, отперев ржавый замок, Обри прокрался внутрь. Он закрыл дверь, снял сапоги и тихо, как кот, скользнул к своей койке. Снимать куртку не было смысла, поэтому он забрался под одеяло прямо в ней.
Кровать на втором ярусе скрипнула. Джоуи Райс смотрел на него сверху вниз.
– Тебе что, жить надоело, Эдвардс?
– Тсс!
– Твою задницу быстро оправят обратно в Гарлем, и это еще в лучшем случае. В худшем – вернешься домой в гробу.
– И тебе спокойной ночи, Джоуи.
– Не думай, что ты такой незаметный. Офицеры знают.
Обри резко сел на кровати.
– Потому что ты слишком много болтаешь?
– Правильно, вини во всем меня.
Солдат на соседней койке что-то пробормотал и перевернулся во сне.
– Думаешь, ты такой умный, – продолжил Джоуи, когда вокруг снова стало тихо. – Мы здесь не тупые и не слепые, осел. Все знают, что ты уходишь по вечерам. Надеюсь, тебе там хоть что-то перепадает, потому что в итоге ты дорого за это заплатишь.
– Доброй ночи, Джоуи. И следи за языком.
– Только посмотрите, он защищает честь своей дамы. Как мило.
– Не лезь не в свое дело, – сказал Обри.
– Твое дело становится моим делом каждый раз, когда ты совершаешь какую-то глупость. А ты постоянно совершаешь глупости.
Обри укутался в одеяло, надеясь, что сможет уснуть, если как следует отогреется.
– Ну вот, теперь сна ни в одном глазу, – пожаловался Джоуи. – Мне надо отлить, а то не засну.
Он спрыгнул с верхней койки, засунул ноги в сапоги и пошел к двери.
– Смотри, не провались, – сказал Обри ему вслед.
Он достаточно согрелся и закрыл глаза. Вряд ли у него получится заснуть в такую ночь, но, может, он вспомнит Колетт и сочинит идеальный сон.
Аид
Вертиго – 11 февраля, 1918
Обри проснулся. Вокруг было темно. Он проспал целый день? Нет, за окном все еще стояла ночь.
