Успокоения не помогли. Ган ощутил вдруг, что плавится под горячим взглядом стальных глаз, пока Вита настойчиво и требовательно разглядывает его, беззвучно шевеля губами – шепча что-то себе под нос.
Ее увлеченность поражала. В затхлой комнатке она была наедине со своим интересом, полностью поглощенная им. Тонущая в собственных мыслях, догадках. Глубоко ушедшая в собственный мир. И леопарду не было в нем места. Сейчас он являлся для Виты просто книжкой с картинками, которую полистают и спрячут обратно в сундук.
И все же серые глаза, скользящие по груди и ключицам, завораживали и заставляли сердце биться быстрее. «Пусть дотронется…» – родилось в мыслях Гана, но дерзкая мысль была тут же стерта зловредной совестью. Нельзя! В мыслях воина должен быть холод. И лед, что крепче…
…все это не работало!
Вита дышала в грудь, рассматривая переплетения и узоры. Она чуть присела, чтобы удобнее было «читать». И Ган, воспользовавшись моментом, принялся жадно разглядывать ее в ответ…
Толстая растрепанная коса переброшена через плечо. Короткая. Она стрижет волосы? Конечно… Мешают ведь в работе и в бою. Плечи широкие, руки сильные. Подчеркнутая тонким хлопком рубахи аккуратная грудь… Дух захватало… И почему сейчас? Прежде он и обнаженной ее видел, и плевать было… Не волновало вообще.
Так почему же теперь?
Почему…
Голая Вита всплыла в памяти предательски отчетливо.
На ледяном троне в замке Зимы…
На деревянной скамье бани, в томных паровых клубах…
Ган даже сглотнул. Подавившись комком слюны, закашлялся, чувствуя, что в ушах начинает звенеть, а по позвоночнику катится сверху вниз волна огня. И воспламеняет все. Внизу… Наливает тяжелым, требующим разрядки напряжением…
Этого еще не хватало!
Ган почувствовал, что его охватывает паника. Тело не слушается, выходит из-под контроля и тянет за собой разум в манящую, сладкую ловушку. В пучину животного безумия…
В этот момент – миг отчаяния – палец Виты, словно раскаленный стальной прут, уперся Гану в правую ключицу.
– Этот зверь!
– Что? – он тряхнул головой, сбрасывая остатки подлого наваждения.
– Вот этот зверь, – медленно повторила Вита, не отрывая взгляда от вожделенного изображения. – Кто это?
Леопард опустил голову – неудобно смотреть. Девичьи пальцы тут же впились в его предплечье, заставляя подойти к тусклому зеркалу. Там они отразились вдвоем. Ган с каким-то бессмысленным, растерянным выражением лица, и Вита у его груди…
Вдвоем.
И именно в тот миг Ган впервые посмел – позволил себе подумать – что они могли бы быть вместе… Предательская мысль резанула по сердцу ножом, родив боль, злость и презрение к себе.
Ерунда это все!
Он – одиночка. Точка. Таков его путь.
И Вита такая же.
Она ни с кем. Сама с собой – со своими делами, мыслями, деревней, семьей. Со своей историей, в которой ему – Гану – места нет! И то, что его пустили на время в Витину жизнь, по ее мнению, наверняка вовсе не подарок судьбы и не заслуга – досадная оплошность, не более.
– Вот этот зверь, Ган. Очнись уже. Замерз, что ли? – звонкий полушепот вырвал из водоворота страстных и одновременно разочаровывающих догадок. – Ну? Ответишь?
– Этот зверь… – Ган наконец-то собрался с мыслями и вгляделся в схематичное, перечеркнутое шрамом изображение. – Почему именно этот?
– Он на моем мече.
– Разве? – Ган пригляделся.
Не очень-то вроде похоже. Схематичные полосы, длинная морда, хвост петлей. Да мало ли таких зверей на его теле?
Но Вита уверенно заявила:
– Этот. Я узнала его. И не спрашивай как. Просто… почувствовала.
– Это мезоникс.
– Его имя? Так зовут его? – Вита принялась сыпать вопросами.
Еще ни разу Ган не видел ее такой заинтересованной, возбужденной и живой. Ее жизнерадостность продолжала волновать, и все же мешалась с грустью. Весь интерес лишь к зверю на татуировке. Не к ее обладателю. Она ведь его даже не стесняется…
– Не имя – название. А имени не помню, – глубокий вздох.
Нужно отпустить ситуацию и не надумывать себе глупых чувств. Лишних эмоций. Не нужно этого…
– Не помнишь… – разочарованный, полный досады взгляд. – А почему этот зверь нарисован таким большим? – И жгучий росчерк пальцем от ключицы к ключице. – Все эти звери?
Больнее всего было набивать это кольцо из животных. Хоровод вымерших тварей вокруг шеи ожерельем. Она еще того, большого – самого главного! – не видела… Что прячется под волосами на стыке спинных и шейных позвонков.
– Это древние оборотни. Наше начало. Самые первые. Их немного – но имен я не помню, и не выспрашивай, – Ган взял Витину руку за запястье и отвел от себя.
Сразу стало спокойнее.
Он подхватил одежду и стал спешно натягивать обратно. Когда на плечи лег плащ, успокоился окончательно. Самообладание вернулось – не зря же тренировался прятать чувства и эмоции столько лет. Нет! Не для того он усердствовал, чтобы вот так вот, враз, все свои навыки растерять…
И голос Виты, тихий, но требовательный:
– Попробуй вспомнить, пожалуйста.
Паром качнулся на высокой волне, швырнул деву леопарду в объятия.
Ган, ошалевший от происходящего, машинально уперся спиной в стену и, обхватив Виту за талию, удержал от падения, прижав к себе. Запах волос… Новый толчок заставил носом уткнуться в светлую макушку…
Оборотень пробормотал:
– Не помню я.
– Эй, полегче! Не помнишь – и ладно, – Вита отстранилась сердито, переступила босыми ногами по мокрой доске. – Ноги озябли, пойдем в каюту. А про зверя я и сама потом как-нибудь разузнаю.
– В замке Зимы книги были, – произнес Ган, всеми силами вытягивая себя из этого вязкого, кисельного состояния, в котором он утопал, как муха в меду. Нужно собраться! Срочно! – Может, в городе тоже найдутся.
– Хорошо бы, – мечтательно протянула Вита, отодвигая щеколду.
Они прошли по палубе, слушая летящую над водой пьяную песню менестреля, и спустились к себе.
Ган забрался на верхнюю койку, что была над местом спящего Данияра, и отвернулся к стене, дав себе слово не поворачиваться к Вите до утра.
Вита тоже уткнулась носом в доски. Сперва она рисовала в сознании образ таинственного зверя. Повторяла беззвучно его название. Мезоникс. Мезоникс…
После него в голову полезли тревожные мысли о Ринэнэн. Что за несправедливость! Из-за чьей-то никчемной прихоти вся ее жизнь чуть не поломалась. Слава морю, оравэтке хватило сил противиться и сражаться, но сколько дев не найдут этих сил и усомнятся в себе? Смирятся. Примут, как судьбу, неизбежное…
