И угадала же, потому что через вечность — или через минуту — мужчина закашлялся и у него из горла хлынула вода. Успел-таки наглотаться!
Но в себя он так и не пришел, и я уже по изученной схеме принялась сдирать с него одежду, щедро ляпая зеленую лекарственную размазню на каждый оголившийся участок кожи, не обращая внимания, есть там след от укуса или нет. Через десять минут совершенно голый гном был сплошь покрыт зеленой подсыхающей корочкой, а я еле переводила дыхание.
То ли перенапряглась, то ли испугалась так, что руки заметно дрожали, и, когда я укрыла упрямого паразита циновкой, почти без сил рухнула рядом. Не обращая внимания на сок мухасмерти, пристроила голову на грудь бессознательному гному и выдохнула с облегчением: под щекой сильно и размеренно билось сердце.
Не помирает, хотя в отрубе. Уже хорошо… пусть только очнется, я его сама убью.
— Крупная самец, — раздавшийся голос Ивасики пробудил меня от странной полудремы, в которую я впала, примостившись на циновке рядом с Маубенроем. — Твоя?
— Похоже, что моя, — не совсем внятно пробурчала я, всматриваясь в испятнанное розовым и зеленым лицо мужчины. — Явно ведь за мной поплыл… дурак.
— Зачем дурак? — не согласилась Ивасика. — Просто самец. Хороший, сильный, здоровый. Дети быть много. Зачем убегал?
Я только насупилась. До меня дошло, что, кажется, нечаянно устроила кучу неприятностей и выдрам, и гномам. Судя по тому, как на нас пытался наехать этот военный пароход, Маубенрой решил, что меня похитили, и кинулся спасать. Не верится мне, что он настолько коварен, чтобы ввести губернатора в заблуждение и заставить выделить ему войска. Значит, сам поверил. И ломанулся, с-спаситель.
С одной стороны, прибить бы дурня, ведь панику устроил на ровном месте, еще и на выдр колониальную администрацию натравил, как бы моим друзьям это не вышло боком. А с другой… вот же зараза. А с другой — еще никто за меня никогда так не боялся и не беспокоился, чтобы кидаться спасать даже под щупальца местной кутарамбы.
Возникло странное желание одновременно погладить упрямца по лицу и врезать ему как следует, чтоб панику не устраивал в следующий раз. Никогда у меня еще таких противоречивых чувств не вызывал ни один мужчина. Только гномище безбородое умудрился.
Справедливости ради стоило признать, что я сама виновата. Могла бы и подумать, что этот упертый ишак будет меня искать. А я тем же Нисонам ни слова не сказала о том, что добровольно отправляюсь в глубь материка. Но блин же!
Если этот чугуноголовый гном вычислил, что я исчезла вместе с выдрами, то почему он, например, не вызнал, что перед отъездом я бегала по лавкам с ними же, закупала кучу вещей, явно добровольно готовясь к отплытию? И свой груз я ведь забрала со склада, оформив все бумажки в тамошней конторе!
Так нет же, судно-то, на котором эти бравые спасатели прибыли, — военное… Эрвин воевать со мной собрался?! Или с выдрами? Но как губернатор мог на подобное согласиться? Аборигенов без веской причины не трогают.
Или мое «похищение» достаточно веская причина?
У-у-у, я так свихнусь от неизвестности и волнения, пойди разбери еще, что меня больше дергает — то, что паразит не просыпается, или то, что он целую бучу поднял из-за меня.
— Ивасика, всех выловили? — меня совесть замучила, было жалко парней, которых едва не сожрала местная новорожденная живность. Из-за меня в какой-то степени!
— Все вытащить, — озабоченно кивнула пожилая выдра. — Все намазать. Они просыпаться и хотеть есть…
— М-м-м… — словно подтверждая ее слова, замычал Эрвин и попытался приподнять опухшие веки.
Глава 33
Стонущий гном еще пару раз получил зеленого киселя на физиономию, прежде чем стал мычать хоть чуть более членораздельно. Глаза он так толком открыть и не смог — видимо, на медузьи укусы аллергия началась и он опух, бедолага.
Я уж его и так и эдак… блин. Другие-то небритыши тоже наловили полные бороды кутарамбиных детей, но те до морды сквозь заросли не дотянулись. А Эрвин только-только, видать, начал обрастать щетиной, ужасно колючей и неудобной. Для меня неудобной, мелкие кутарамбы плевать хотели на гномью гордость и покусали парня от души.
В этой щетине застревала и не отковыривалась потом целебная зеленая фигня, гном кололся из-под подсыхающей корочки, как еж, и мне скоро надоело. Мазать-то его приходилось часто и густо, потому что опухал он с пугающей быстротой. В какой-то момент я плюнула, полезла в свой саквояж и достала бутылочку того самого бальзама для выведения волос. И вывела его проклюнувшуюся бороду подчистую. И не только бороду… Ничего, жизнь дороже, а в джунглях всем плевать на этот символ мужественности, он тут даже мешает — сикарашки заводятся. Вон, у выдр никаких бород близко нет.
Они, кстати, некоторых спасенных все же общипали — тех, у кого густоты бороды не хватило для защиты от мелких ядовитых щупалец. Я не поняла, как выдры бороды поизничтожили, возможно выщипали в прямом смысле слова, один фиг пациенты под наркозом. Нда, очнутся гномики — надеюсь, будут радоваться, что живые, а не по бороде плакать.
Помимо размазывания по выловленным гномам зеленой мухасмерти, женщинам племени выдр пришлось еще и варить какие-то особые травы, которые по капле буквально спаивались пострадавшим. Зато Ивасика уже к вечеру уверенно заявила, что ни один из воинственных недоутопленников не умрет.
Уффф… я даже не заметила, как кончился день, потом миновала ночь и над тихими водами реки снова порозовело небо. Отек у пострадавших, слава гномьим предкам, стал спадать, и Маубенрой даже стал отдаленно напоминать самого себя — здоровенного бугая с надменно-правильными чертами лица и квадратным подбородком.
Правда, спящий Эрвин как раз надменным сейчас и не выглядел, а был таким трогательно-милым — еще чуть припухшие веки и губы придавали его лицу немного детское, обиженное выражение. Он больше не метался в бреду, просто спал. И я с облегчением прикорнула рядом.
Проснулась я под уютное воркотание Ивасики где-то над головой:
— Зачем так далеко бежал, если свой самец теперь прямо руками держишь, чтоб не бежал теперь?
Я села на циновке и помотала головой, чтобы немного разогнать сонную одурь и круги перед глазами. Так. Ага.
— А остальные выловленные тоже спят? — спросила я, заботливо укрывая своего гнома мягким, сплетенным из толстых волокон покрывалом. — Никто не сказал, чего они хотели от нас?
— Сказать многа непонятный слова, ругаться, — захихикала Ивасика. — Главный белы борода просыпайся, я задавай вопросы. Он пугаться, что я съел весь его люди. Потом вспомнить кутарамба, опять пугаться, хотел бежать по вода. Понимать, что на плот, я ему сказать, что все люди из река на плот. Он плакать и говорить спасиба. Хороший старый самец. Волноваться за молодой из своя племя как за дети.
— То есть у этих военных к выдрам претензий больше нет, — задумчиво констатировала я сама для себя. — Понимают, что вы их спасли.
