Серовато-розовая прохлада рассветного утра успокоила ее издерганные нервы. Теперь, вырвавшись из подавляющей атмосферы спальни, она вдруг осознала, что ее импульсивный побег был очередной глупостью. Ей следовало просто поговорить с лордом-чародеем и, если он считает, что деньги гарантируют ее молчание, принять их, усмирив свою гордость, а затем уехать с Куртом назад, в Вересковые пустоши.
Она не собиралась возвращаться домой, к семье, которая так легко отказалась от нее, не хотела сидеть с ними за одним столом и слушать нотации о том, что женщине необходимо выйти замуж или доставить матери удовольствие перебирать ей кандидатов в мужья, но ведь можно купить небольшой дом на самом берегу моря. Возможно, она научится разводить овец…
С этими мыслями Феба поднялась и начала отряхивать платье, когда внизу, под лестницей, послышались голоса, потом кто-то явно полез наверх.
— Давай, не трусь! — мужской голос, молодой и достаточно звонкий.
— Боб, ты что — хихикнула девица, — А если нас найдут!
— Не найдут. У них сена на три дня скинуто, я проверял, ну, Бекки, давай!
Судя по звукам, парочка легко поднялась на чердак. Зашуршало сено, затем ушей Фебы достигли звуки возни, причмокивания, тяжелое дыхание, шорох спешно задираемых юбок…
— Подожди, — голос женщины, она говорила протяжно, так, чтобы мужчина понял, она не желает, чтобы он прекращал.
— Что такое? — Боб буквально задыхался, — тебе неудобно?
— А если кто внизу…
— Там лошади, они не поймут…
Снова возня, затем приглушенный стон, один, второй. Они становятся все громче.
— Тише, — гордо шепчет мужчина. Снова шорох сена, затем еще стон, на этот раз протяжный. Тишина, прерываемая лишь сбивчивым дыханием.
Затем шорох расправляемой одежды. Звук поцелуя. Звонкий смех и скрип лестницы. Затем тишина.
Феба почти бесшумно встала, отняла ладони от пылающих щек. До чего она докатилась: подглядывает за любовными играми прислуги! Нет, ей явно надо покинуть этот дом.
Полная решимости объясниться с лордом-чародеем, она подошла к окну, через которое залезла и ахнула: уходя, Боб и Бекки убрали за собой лестницу. Теперь та лежала на траве, рядом с клумбой. Феба прекрасно видела ее, но легче от этого не становилось. Первой мыслью девушки было позвать на помощь, но, вспомнив, чем занимались здесь слуги, она поняла, что о ней подумают так же, к тому же ей не хотелось объяснять хозяину дома мотивы, которые заставили ее провести ночь на сеновале. Она так и видела его иронично поблескивающее серые глаза, когда граф Саффолд будет выслушивать малоправдоподобные объяснения. Оставалось только ждать — в надежде, что кто-нибудь пожелает забраться на сеновал еще раз.
Феба прошлась по чердаку. Сено зашуршало, затем появилось нечто серое. Девушка зажала себе рот руками, чтобы не завизжать и не выдать себя.
Серая кошка появилась из-под крыши, бросила уничижающий взгляд на незваную гостью и юркнула куда-то вглубь, откуда сразу же послышался писк, сменившийся причмокиванием, — наверняка там были котята. Вздохнув, Феба вновь опустилась на сено. За эту бессонную ночь она очень устала. Ей хотелось закрыть глаза и забыться хоть на минуту. Разумеется, ее исчезновение обнаружат, но она всегда сможет сказать, что отправилась на прогулку, услышала писк, и потом кто-то убрал лестницу. Граф будет в ярости, но все равно ей уже ничего не исправить. Феба постелила плащ, легла на него и, наконец, заснула.
* * *
Губы, какие у нее сладкие губы… она лежит, обнаженная, под ним, всем телом прижимаясь к его. Мягкое, нежное, податливое тело… уже не сдерживаясь, он врезается в нее со всей страстью, на которую способен, и она, выгибаясь, стонет… еще, еще…
— Милорд, — прошептал мужской голос, тряся его за плечо. От изумления Грегори моментально открыл глаза и увидел, что верный Джексон нависает над ним.
— А… где?.. — произнес он хриплым голосом, с секунду он соображал, что случилось, затем поморщился: приснится же такое. Похоже, он вконец стал одержим этой голубоглазой колдуньей. Убедившись, что ничто в его теле не выдает его сны, Саффолд попытался встать, но тут же со стоном вновь рухнул на подушки, борясь с тошнотой.
Похоже, они с Майлзом вчера здорово перебрали. От полумрака, в который была погружена спальня, глаза болели, а в голове шумело. Он с трудом припомнил, как, цепляясь друг за друга и хором проклиная все юбки мира, они добрели до двери… Кстати, а где Майлз? Сделав над собой усилие, он приподнялся на локте (руки дрожали, к горлу то и дело накатывала тошнота) и осмотрел спальню, но друга там не было.
— Если вы ищите милорда О’Хара, так он спит на диванчике Министра, милорд, — чопорно уведомил Джексон, — должен заметить, что в отместку за это пес, вынужденный искать себе ночью пристанище, сгрыз его сапог.
Граф мотнул головой и откинулся на подушку: перед глазами все вновь поплыло. Джексон тут же подал ему кружку с настоем из трав, щедро приправленным коньяком. Грегори неторопливо начал пить, чувствуя, как с каждым глотком сердцебиение выравнивается, а разум проясняется. Он хмуро взглянул на камердинера:
— Кстати, зачем ты меня разбудил?
— Мисс Феба пропала, — Джексон сказал это столь спокойно, будто докладывал о пропавшей визитной карточке.
— Что? — Грегори подпрыгнул на кровати, перед глазами тут же завертелись искры. Да, напились они знатно…
— Её служанка говорит, что миледи не ночевала в своей комнате. Вещи в её сундуке находятся в беспорядке, будто их кто-то просто побросал, совершенно не заботясь о сохранности гардероба, — всем своим видом камердинер выражал неодобрение столь неподобающему отношению к дорогим платьям. Лорд-чародей сухо кивнул, беря из его рук вышитый золотым шелком халат, подарок падишаха Хазрема уважаемому чародею, который, к гордости Джексона, был сложен по всем правилам, чтобы не помять столь ценную вещь.
Небрежно подпоясавшись, Грегори зачерпнул воды из кувшина, плеснул на лицо и вышел из своих покоев. Первое, что он увидел, — свернувшегося калачиком на диванчике и зычно храпящего Майлза. Рядом на полу лежал Министр, задумчиво посматривая на целый сапог, оставшийся на ноге секретаря Его величества. Иногда, при особенно громких руладах, выводимых О’Хара, пес наклонял голову и возмущенно пожевывал что-то, зажатое между лапами, судя по всему, остатки второго сапога.
При виде хозяина Министр презрительно фыркнул и отвернулся, словно осуждая того за чрезмерную выпивку. Грегори хмыкнул: вот только от собственного пса ему не хватало нравоучений, и направился в сторону спальни Фебы. Пол под ногами предательски пошатывался, пару раз графу пришлось хвататься за стену и задерживать дыхание, пережидая тошноту, еще два раза он не вписался в поворот и больно ударился боком. Наконец он добрел и, как он полагал, весьма энергично вошел в комнату, где стояла растерянная девчонка в униформе горничной.
— Милорд! — звонко закричала она (Грегори поморщился), делая неуклюжий реверанс.
