— Высечь? Фи, мой друг, как это пошло! — лорд-чародей щелчком взбил свои кружевные манжеты, — К тому же после этого бедняга точно будет уверен, что все это — происки моей дурной магии. А мне не нужны слухи. Лучше убери его с глаз Его величества: не ровен час, он начнет крутить дули при иностранных послах.
— Как скажешь, все равно он решит, что это твоя магия, — усмехнулся О’Хара, вновь сел на стул и потянулся за одной из папок, — Кстати, о послах. Посольство из Гишпании прибывает через три дня.
— Зачем? — Грегори щелкнул пальцами, усиливая стандартную магическую защиту от прослушивания. Вступив на должность, он месяц буквально прожил во дворце, доводя систему, созданную еще его предшественником, до совершенства.
— Официально — обсудить возможность помолвки наследника с одной из дочерей гишпанского короля.
— А настоящая причина?
— Не поверишь, но она и есть: Гишпания слишком обеспокоена ослаблением королевской власти в Паризьенне, Луи́с слаб, а его Кати́-Генрие́тта думает лишь об украшениях и своей игрушечной ферме. Все опасаются революции, которая Бог весть чем закончится!
— Да, это было бы весьма неприятно, — согласился Грегори, — Мне стоит обсудить это с Его Величеством?
— Он ждет, но не думаю, что сможет добавить что-то еще. Грег, он чем-то сильно обеспокоен!
— Хорошо! — Грегори поднялся и небрежным движением поправил шпагу, — Надеюсь, беспокойство не испортило ему настроения?
— Не знаю, но думаю, он рассердится, как только он увидит твою рыжую голову! — Майлз вновь уткнулся в бумаги, — Мне сказали пускать тебя незамедлительно и без доклада, так что можешь войти!
Лорд-чародей кивнул и прошел в соседний кабинет, белые стены которого были обильно украшены сусальным золотом. Оно было повсюду: украшало лепку стен, обрамляло полотна картин, даже статуэтки непропорционально огромных пухлощеких младенцев с крыльями, призванные осыпать из рога благоденствия хозяина покоев, были покрыты им полностью. Его величество, немолодой человек с вечной складкой на лбу, подтверждающей, что он много времени проводит в раздумьях, сидел за столом из красного дерева. При виде вошедшего лорда-чародея он отложил папку и откинулся на спинку кресла:
— А, Саффолд! Вы, как всегда, пунктуальны!
— Ваше Величество, — граф поклонился и подошел к столу, с опаской поглядывая на огромную люстру, с подвесками из горного хрусталя. Ему почему-то казалось, что в один прекрасный день крюк в потолке не выдержит, и люстра рухнет на головы.
— О’Хара уже рассказал вам о гишпанцах?
— О гишпанцах? — лорд-чародей с должным интересом посмотрел на хозяина кабинета. Тот хмыкнул:
— Бросьте, Саффолд! Будто я не знаю, что вы прибыли на четверть часа раньше и уже переговорили со своим другом!
— Ваша проницательность меня восхищает! — Грегори склонил голову, пряча по-мальчишески дерзкую улыбку. Король отмахнулся:
— Мое положение обязывает угадывать такие вещи. Так что вам рассказал мой дорогой — во всех смыслах этого слова — секретарь?
— Что нам стоит ожидать гишпанских послов. Полагаю, их разместят в зеленых покоях? Мне следует предпринять что-то по данному поводу?
Его величество покачал головой:
— К сожалению, они предпочитают жить у себя в посольстве.
Лорд-чародей бросил на короля быстрый взгляд и лениво протянул:
— Вот как?
— Да, мой дорогой. Более того, они уже наслышаны про вас и настаивают, чтобы вы были отстранены от участия в переговорах.
Граф Саффолд выжидающе молчал, Его Величество помедлил, внимательно рассматривая стоящего перед ним мужчину, затем продолжил:
— Я отказал им. Но гарантировал, что вы не будете вмешиваться в переговоры с помощью магии.
— Разумеется, — едва заметно выдохнув, Грегори поклонился. Отстранение его от участия в таких переговорах в умах многих придворных означало бы опалу, а лорду-чародею очень не хотелось, чтобы особо рьяные льстецы ночью начали бить ему окна камнями.
Король, по всей видимости, тоже думал об этом.
— Тем не менее, этот союз нам весьма выгоден со всех точек зрения.
— За исключением магии, — мягко поправил его лорд-чародей, — Их школа основана на слишком древних обрядах…
— Которые включают в себя целомудрие мага, — хохотнул Его величество. Грегори скривился:
— Ну, это, положим, не основное… во всяком случае, мне придется слегка повозиться, они наверняка усилят магическую защиту от чтения эмоций и прослушивания в посольстве… — он потер рукой затылок, слегка ероша волосы и массируя шею, как делал всегда в период глубоких раздумий. Король кивнул, подтверждая эту догадку.
— Не подведите меня, Саффолд, — тихо произнес он, — От этого союза будет зависеть очень многое.
— Да, Ваше Величество, — дождавшись покровительственного взмаха руки, чародей вышел в приемную. Он не стал разговаривать с Майлзом, занятым с каким-то офицером донесениями, лишь обронил прощальное: «Встретимся позже» и направился к выходу. Глядя на его плотно сжатые губы и зло сверкающие глаза, все спешили уйти с дороги как можно быстрее.
Его карету подали незамедлительно. Грегори буквально вскочил в нее, сам захлопнул дверцу и стукнул тростью в потолок, подавая сигнал кучеру трогать.
Все еще хмурясь, он вошел к себе в дом. Лакей, забрав у господина трость и перчатки, поспешил ускользнуть с глаз долой, за что раздраженный хозяин мысленно обозвал его трусом.
Поужинав в компании верного Министра, Его светлость обрел свое обычное расположение духа. Он не сомневался, что за требованиями гишпанского посольства отстранить его от переговоров стоит его вечный соперник — премьер-министр Титус, достаточно закостенелый и твердолобый, невзлюбивший лорда-чародея с самого первого появления при дворе.
Позже их конфронтация усилилась, когда граф увел любовницу из-под носа герцога Кавершема, покровителя и дальнего родственника Титуса. И вот теперь они решили отомстить. Что ж, если они хотят поиграть…
Дав себе слово непременно разобраться со своими врагами, Грегори, задумчиво перебрав приглашения на каминной полке, решил поехать на бал по случаю помолвки какого-то мистера Равенска́ра со старшей дочерью лорда Би́шопа. Кажется, ее представляли ко двору в прошлом сезоне. Белокурое, воздушное создание, по своей наивности имевшее на него виды. Кажется, он был с ней непозволительно груб… Или это была другая хорошенькая глупышка?
Дожив до тридцати с небольшим лет, Грегори до сих пор являлся предметом вожделения амбициозных родительниц и не раз признавался, что прекрасно понимает, что чувствует олень, на которого ведется гон сворой собак.
— Это так неудобно — ходить на помолвки, — чуть позже пожаловался он верному Джексону, скармливая собаке с рук очередную галету, — Все обязательно подходят и многозначительно спрашивают: «Ну, когда же ты?»
