Если во времена Веймарской республики британцы и американцы были желанными гостями в Германии, то французов немцы в своей стране видеть не хотели. Многие из них считали, что в бедах Германии наравне с евреями и собственным правительством виновата Франция. К счастью, новый французский посол Андре Франсуа-Понсе был человеком веселого нрава и не сильно огорчался по этому поводу.
Он прибыл в Берлин 21 сентября 1931 г., за неделю до приезда в немецкую столицу премьер-министра Пьера Лаваля и министра иностранных дел Аристида Бриана. Столь высокопоставленные французы должны были впервые со времен Наполеона нанести официальный визит в Германию. Все, по словам леди Рамболд, очень нервничали. Было ясно, что, несмотря на усилия политиков, франко-германские отношения оставались напряженными, и ни пресса, ни обычные немцы не стремились к их улучшению.
Ярким доказательством этого стал инцидент, произошедший после ужина во французском посольстве. Андре Франсуа-Понсе вспоминал: «Мы услышали приглушенный шум с улицы, вышли на балкон и увидели, что на площади стоит небольшая группка людей. Неожиданно они начали кричать по-французски. Нам показалось, что кричат «Спасите нас!», но Бриан, слух которого все еще был острым, а ум проницательным, поправил нас. «Нет, – объяснил он, – они скандируют «Убирайтесь отсюда!»
[218].
На самом деле даже леди Рамболд не очень-то положительно относилась к французам: «После вчерашнего ужина в посольстве я немного устала. Было мало еды и много шампанского разных видов. Французский посол очень словоохотлив и не отличается большим тактом. Хорас был недоволен некоторыми его комментариями, учитывая то, что в зале сидели два немца. Что-то во французах мне очень не нравится. Мне кажется, что они слишком высокого мнения о себе, словно нагловатые маленькие дети»
[219].
Двумя месяцами ранее в Берлин приезжали Рамсей Макдональд, который стал премьер-министром Великобритании, и министр иностранных дел Артур Хендерсон. Их встречали совсем по-другому. «Премьер-министра приняли очень радушно, – с удовлетворением писал Рамболд. – Я обратил внимание на то, что в толпе было несколько нацистов, отдавших ему фашистское приветствие. Когда я подошел, один человек в толпе закричал: «Да здравствует британский посол! Ура!», после чего в толпе раздались одобрительные крики. Не ожидал, что меня будет приветствовать толпа немцев»
[220].
Премьер-министры Франции и Великобритании посетили Германию в период глубокого экономического кризиса. В мае 1931 г. обанкротился крупнейший австрийский банк, что спровоцировало финансовый крах во всех европейских странах и еще больше усугубило и без того тяжелое положение Германии. Однако горе и страх играли на руку нацистам. Даже обеспеченные люди столкнулись с финансовыми проблемами. «Какие неприятные времена, – писала леди Рамболд. – Когда думаю о том, что 1 октября надо платить по счетам, а фунт вчера упал до 13/6, мое настроение сразу же портится»
[221]. Как обычно, англичанка во всем винила французов.
Курсы валют сильно колебались, и поэтому многим путешественникам не хватало денег на поездку домой. Даже состоятельные молодые люди, такие как оксфордские друзья Тони Рамболда, появлялись у ворот британского посольства, потому что не могли позволить себе гостиницу.
Том Митфорд изучал немецкий язык в Берлинском университете. В ноябре он писал своему кузену Рэндольфу Черчиллю: «Люди в отчаянии и стараются не тратить деньги без нужды. Можешь, если есть возможность, отправить мне 10 фунтов, которые ты мне должен, а то жить при плохом обменном курсе очень дорого»
[222].
Леди Астор, первая женщина, ставшая депутатом Палаты общин, и Бернард Шоу о деньгах не беспокоились. Несмотря на различия политических взглядов, они были близкими друзьями и по пути в Москву решили ненадолго задержаться в Берлине (так поступали многие путешественники). Леди Рамболд признала в Шоу «настоящего ирландца со странно притягательными манерами, сияющими голубыми глазами и мягким хриплым голосом». Позже она с интересом читала о том, что Шоу хорошо принимали в Москве его друзья-большевики. Несмотря на тающие финансы, сэр Хорас продолжал принимать гостей на широкую ногу, хотя, как писала леди Рамболд, жизнь за пределами посольства была парализована: «Люди не могут позволить себе путешествовать или что-либо покупать, все боятся того, что наступит дефицит продуктов. Все нервничают, потому что помнят времена инфляции. Все затихло, люди выглядят грустными и встревоженными, а небо депрессивно-серого цвета»
[223].
В марте 1932 г. состоялись выборы президента. Они стали важным событием в жизни страны, потому что в условиях политической нестабильности права президента были значительно расширены
[224]. Он мог по собственному желанию распускать и назначать правительство, а также издавать указы.
За несколько недель до выборов фельдмаршал Гинденбург, уже на протяжении семи лет занимавший пост президента республики, устроил ужин, на который в том числе были приглашены британский посол с супругой. «Я рада тому, что попала на ужин, который давал великий Гинденбург, – писала леди Рамболд. – Вполне возможно, что это его последний официальный ужин, ведь его могут и не переизбрать».
Помимо фельдмаршала на пост президента претендовали Адольф Гитлер и глава коммунистов Эрнст Тельман. В итоге Гинденбурга переизбрали, однако Гитлер также набрал немалое количество голосов, заняв уверенное второе место. Продолжительный политический хаос и нарастающее общественное недовольство свидетельствовали о том, что дни Веймарской республики сочтены. Спендер чуть позже назвал этот период «закатом Веймара»: «Разрываемое на части внутренними противоречиями, иностранными державами и кредиторами, промышленниками-заговорщиками, обедневшим дворянством, потенциальными диктаторами и беженцами из Восточной Европы правительство переживало один кризис за другим, и все это в рамках одного большого постоянного кризиса»
[225].
В Германии творилась полная политическая неразбериха. В парламенте было представлено двадцать девять партий, за год прошло пять выборов в Рейхстаг. После того, как член Палаты общин консерватор Боб Бутби прочитал в январе лекции в Гамбурге и Берлине, он заявил Уинстону Черчиллю, что «у немцев царит полный беспорядок. Они не умеют заниматься политикой, а их партии – это дикий замес противоречивых теорий и сил, среди которых не последнюю роль играют профсоюзы и католическая церковь, хотя им вообще не пристало заниматься политикой». Бутби, однако, отмечал, что немцы люди «очень сильные» и он не винит французов за то, что они боятся своих соседей. Парламентарий провел долгую беседу с Гитлером, которому, правда, не удалось убедить Бутби в своих взглядах. Консерватор подвел такой итог поездки в Германию: «Больше всего меня поразили две вещи: потрясающие дома рабочих, а также спокойное отчаяние немцев»
[226].
