В мае, незадолго до того, как Ишервуд навсегда покинул Берлин, он писал о хозяйке своей квартиры: «Она приспосабливается, она будет приспосабливаться к любому режиму. Сегодня утром я слышал, как она с уважением отзывалась о фюрере в разговоре с женой швейцара. Если бы ей кто-нибудь напомнил, что во время выборов в ноябре она голосовала за коммунистов, она бы стала это горячо отрицать. Она просто акклиматизируется в соответствии с законами природы, как зверь меняет свой мех к зиме»
[271].
Джеймс Гровер Макдональд, председатель Ассоциации внешней политики и в будущем Верховный комиссар Лиги Наций по делам беженцев из Германии, прибыл в Берлин через несколько дней после начала бойкота еврейских магазинов. Макдональд был высоким блондином, и нацисты относились к нему, как к идеальному представителю арийской расы. Последователи Гитлера не могли понять, почему дипломат не разделяет их идеологии. «Вы же идеальный ариец, разве вы можете не симпатизировать нашим взглядам?» – спрашивал его один экономист. Макдональду объяснили, что Германия «борется за белую расу» без какой-либо помощи со стороны декадентов-французов, которые ассимилируют большое количество представителей негроидной расы, или американцев, которые, совершенно очевидно, сами должны провести у себя в стране расовую чистку.
Дипломату посоветовали поприсутствовать на похоронах нациста, чтобы он лично убедился в превосходстве новой нацистской морали. Макдональд воспользовался советом. На похоронах никто не обращал внимания на «слюнявого» священника, но потом, когда один высокопоставленный нацист отдал салют и заговорил, по толпе словно прошел электрический разряд. «Вот это настоящее духовное лидерство»
[272]. 7 апреля Гитлер сказал в личной беседе Макдональду: «Я сделаю то, что хотят сделать во всем мире»
[273].
Впрочем, как отмечал Макдональд, антисемитизмом страдали не только нацисты. Однажды дипломат ехал на поезде из Берлина в Базель и разговорился с пассажиром, которого принял за продавца. Этот человек не был нацистом, но своих расовых взглядов не скрывал. В унизительной манере он осуждал доминирующее, с его точки зрения, влияние еврейского населения на культуру Германии, при этом отмечая, что влияние евреев на нации романской группы языков не такое сильное, как на немцев»
[274].
* * *
После прихода Гитлера к власти многие журналисты пытались разоблачить подлинную суть Третьего рейха, в то время как другие восхваляли диктатора. Для них Гитлер был лидером, который, в то время как другие страны находились в застое, давал немцам работу, создавал новую инфраструктуру.
Непосредственно перед приходом Гитлера к власти количество иностранных туристов в Германии уменьшилось, но после установления диктатуры в страну потянулись бизнесмены и специалисты из самых разных областей. Они хотели своими глазами увидеть то, что происходит в Третьем рейхе, и составить собственное мнение о нем. Что такое новая Германия – современная утопия, к которой должны стремиться другие страны, или, как сообщали многие газеты, ужасное шоу жестокости, репрессий и антисемитизма?
Английский ученый Филип Конвелл-Эванс оказался одним из первых иностранных апологетов нового режима. Впрочем, как указывает Карина Урбах в книге «Посредники для Гитлера», остается неясным, действительно ли Конвелл-Эванс симпатизировал нацистам или все же был сотрудником английской разведки
[275]. В начале 1933 г. ученый преподавал историю дипломатии в университете Кенигсберга, города, в котором философ Кант провел большую часть своей жизни.
Кенигсберг был столицей Восточной Пруссии, располагался в непосредственной близости от Польши и прибалтийских государств, поэтому совершенно не удивительно, что местные студенты интересовались международными отношениями. «Каждый день в четыре часа они рассаживаются вокруг стола, и мы оживленно обсуждаем последние события», – писал Конвелл-Эванс. Он никогда не отрицал жестокость нового режима, однако, как и многие пронацистски настроенные иностранцы, считал, что пресса сильно преувеличивает масштабы этой жестокости. Газеты писали об избиениях и драках, из-за чего у читателей могло сложиться ложное впечатление, что подобное поведение – это неотъемлемая часть национал-социализма. Конвелл-Эванс считал, что «движение позорит лишь мелкая кучка хулиганов. Подавляющее большинство нацистов – это люди, готовые служить родине и жертвовать собой ради сограждан»
[276].
Точно так же, как и многие правые, Конвелл-Эванс видел в нацистах родственные души. Правые считали, что Гитлера надо поддерживать не потому, что он хочет добиться отмены Версальского договора, а из-за кровных уз. Вместо того чтобы спорить из-за таких незначительных проблем, как «еврейский вопрос», или нескольких недовольных радикалов, британцы и американцы должны стоять плечом к плечу со своими англосаксонскими немецкими братьями, готовыми бороться с общим врагом – коммунизмом.
В отличие от Конвелл-Эванса, Роберт Бернейс выступал с критикой национал-социализма. Тем не менее даже он был приятно удивлен железной волей студентов-нацистов, с которыми общался во время короткого ознакомительного визита в Германию. Один из молодых студентов пригласил англичанина в свою комнату в общежитии Берлинского университета. Эта комната, как писал Бернейс, была олицетворением духа движения нацистов. В ней находилось немного вещей, но зато все они имели большое значение. На стене висела огромная карта Германии, на которой красным были отмечены территории, отнятые по Версальскому договору, и перечислены колонии, потерянные после войны. Единственной фотографией в комнате был портрет Гитлера, а единственной мебелью – стол и два стула с твердыми спинками. В одном углу лежало все необходимое для дуэли, в другом – альпинистское оборудование. Кроме этого, в комнате имелся радиоприемник и несколько пивных кружек, полученных во время студенческих вечеринок. Как писал Бернейс, режиссер фильма о нацизме не смог бы найти более убедительной декорации
[277].
Одним из первых бизнесменов, посетивших Третий рейх, стал председатель правления британского журнала «The Spectator» Эвелин Ренч. Он приехал, чтобы «понять точку зрения другого человека». Ренч отрицательно отозвался об антисемитской политике государства, но попытался поставить себя на место немцев. Его друзья из Германии не сомневались в том, что антисемитизм на государственном уровне скоро закончится. Немцы говорили Ренчу, что их страна только что пережила почти бескровную революцию, а, как сами англичане знают из истории, во время революций происходят не самые приятные вещи. Вспомнив поведение и тактику отрядов черно-коричневых
[278], Ренч, который всегда находил повод успокоить себя и окружающих, признал, что неприятные инциденты случаются не только в Германии. Англичанин решил, что причиной антисемитской кампании было определенное недовольство широкой общественности тем, что во времена кризиса и безработицы «некоторые граждане получали непропорционально большую часть бонусов». Хотя в Берлине Ренч лично слышал, как молодежь выкрикивала антисемитские лозунги, он почему-то пришел к выводу, что правительство очень скоро закончит политику антисемитизма. «Самое лучшее, что мы можем сделать для немецких евреев, – писал он, – это сохранить беспристрастное отношение к Германии и показать, что мы хотим понять желания немецкого народа»
[279].
