Насколько Дункан-Джоунс смог воспринять все это за время своего короткого визита в Берлин, нам судить сложно (однако епископ Глостера заверил епископа Чичестера, что расходы священника в 25 фунтов будут возмещены). В письме, написанном несколько лет спустя, настоятель утверждал, что многие немцы уже отказались от христианского вероучения и в качестве молитвы повторяли такие слова: «Я верю в немку-мать, которая меня родила. Я верю в немецкого крестьянина, пашущего землю. Я верю в немецкого рабочего, который производит вещи для людей. Я верю в мертвых, отдавших жизнь за свой народ. Мой бог – это мой народ. Я верю в Германию»
[313].
Любопытно, что главным пророком этого пангерманского видения оказался англичанин Хьюстон Стюарт Чемберлен
[314], а религиозным центром новой Германии стал небольшой баварский городок, расположенный далеко не в глубинах леса, а на холмах, на полпути между Берлином и Мюнхеном. И называется этот городок Байройт.
8. Фестивали и фанфары
Хьюстон Стюарт Чемберлен был сыном английского адмирала. Еще в молодости в его душе зародилась навязчивая любовь к Германии, а также маниакальная неприязнь к стране, в которой он родился. В 1882 г. он впервые увидел в Байройте музыкальную драму Рихарда Вагнера «Парсифаль». Чемберлен находился под таким впечатлением, что послушал оперу еще пять раз подряд. Воображение мужчины поразил созданный Вагнером мир музыки, драмы, религии, философии, а также арийской мифологии и первозданного леса, и он понял, что искал в жизни.
В 1899 г., когда Чемберлену было сорок пять лет, вышла его яростно антисемитская книга «Основы XIX века». Главная мысль книги заключалась в том что в физическом и интелектуальном плане арийцы якобы стоят выше, чем не ариийцы. Чемберлен обосновал свои идеи настолько убедительно, что книгу высоко оценили во Франции, США и России. Драматург Бернард Шоу назвал ее историческим шедевром. До начала Первой мировой войны было продано 100 000, а к 1938 г. – 250 000 экземпляров. Произведение Чемберлена очень понравилось кайзеру, который так похвалил автора
[315]: «Вашу книгу немцам подарил Господь Бог»
[316]. Гитлер считал труд Чемберлена священным текстом, а самого автора, который в 1908 г. женился на дочери Вагнера Еве, своим любимым пророком.
Чемберлен жил в Байройте по соседству со своей родственницей Винифред Вагнер (в девичестве Уильямс). Оба они в такой степени стали германофилами, что даже не общались между собой на английском. Хьюстона Чемберлена и Винифред Вагнер объединяло также и то, что у обоих было несчастное детство (особенно у Винифред). Англичанка осиротела в раннем возрасте, и ее удочерила пожилая немецкая семья, которая хорошо знала Вагнера. В 1915 г. в возрасте восемнадцати лет она вышла замуж за сорокапятилетнего сына Вагнера Зигфрида. В следующем году Хьюстон Чемберлен стал гражданином Германии.
Во время Первой мировой войны никаких опер Вагнера в байройтском Фестивальном театре не ставили. В 1919 г. на сцене театра все еще стояли пыльные декорации к опере «Летучий голландец», которая должна была состояться 2 августа 1914 г. За день до представления, во время третьего акта оперы «Парсифаль», Германия объявила войну России. Спустя пять лет Гарри Франк посетил Байройт и констатировал, что будущее вагнеровского фестиваля находится под большим вопросом. Франк посмотрел «гала-представление» в Фестивальном театре и заметил, что в оркестровой яме многие стулья и пюпитры были сломаны, а сами музыканты, казалось, были едва живы. «Под потолком тускло горела одна лампочка, освещая пышный, но пыльный декор». Несмотря на то, что стоял теплый вечер, немногочисленные зрители, «одетые в подобие одежды, стучали зубами от холода»
[317].
Тем не менее летом 1923 г., несмотря на инфляцию и всеобщий пессимистический настрой, началась подготовка к будущему фестивалю. Прослушивание на роли Зигмунда и Парсифаля прошел датский тенор Лауриц Мельхиор. Тогда имя этого прекрасного певца было еще никому не известно. Он приехал в Байройт вместе со своим покровителем – успешным, а самое главное, богатым английским писателем Хью Уолполом. Уолпол стал поклонником таланта датского тенора (которого называл Давидом), после того как услышал его пение на концерте в Лондоне.
В тот раз писатель пробыл в Байройте всего десять дней, однако за этот короткий промежуток времени успели завязаться любовные интриги, достойные шекспировской «Двенадцатой ночи». В Мельхиора, который не пропускал ни одной женской юбки, был влюблен Уолпол, в которого, в свою очередь, была влюблена Винифред (ее муж был гомосексуалистом). Несмотря на все эти сложности, Уолпол близко подружился с Винифред, которую называл «простой и милой женщиной»
[318]. Он уважал ее за мужество, с которым она встречала «непреодолимые жизненные трудности», и был тронут, когда Винифред лично отвела его к могиле Вагнера в дальнем конце сада. Спустя несколько недель, 1 октября 1923 г., Винифред отвела к могиле композитора другого мужчину, с которым у нее позднее сложились тесные дружеские связи. Этим человеком был Адольф Гитлер.
Гитлер не смог присутствовать на открытии фестиваля в 1924 г., поскольку отбывал наказание после неудавшегося путча. Однако 23 июля 1925 г. он вместе с Хью Уолполом сидел в семейной ложе Вагнеров и смотрел постановку «Парсифаля». «Не день, а драма, – заметил Уолпол. – Гром снаружи и внутри»
[319]. Тогда он не упомянул Гитлера, однако через пятнадцать лет англичанин написал в одном литературном журнале: «Мне он показался крайне плохо образованным, третьесортным человеком. Когда Винифред Вагнер сказала, что он спасет мир, я громко рассмеялся… мне он показался глупым, смелым и потрепанным»
[320]. Так или иначе, оба мужчины были глубоко тронуты представлением. Уолпол восхищался оперой, потому что партию главного героя исполнял Мельхиор, в которого писатель был безответно влюблен: «Он прекрасно выступил, все были в экстазе»
[321]. Гитлеру, у которого «слезы текли по лицу»
[322], опера понравилась, вероятно, потому, что он увидел в образе Парсифаля самого себя – простого и невинного человека, которому было суждено спасти Германию.
