Однако Уилсон не позволил своему энтузиазму по поводу нацизма затмить впечатление от Дахау. Хотя, по мнению англичанина, заключенных там кормили и содержали в таких же условиях, как и в добровольных трудовых лагерях, Уилсон признавался: «В атмосфере лагеря было что-то такое, против чего восставала вся моя душа»
[396].
Верховный комиссар по делам беженцев из Германии американец Джеймс Гровер Макдональд был согласен с этим наблюдением. Когда заключенные встали перед ним по стойке «смирно», он посмотрел им в глаза. «Я никогда не забуду то, что в них увидел, – писал Макдональд в тот же вечер в дневнике. – Страх, неотступный страх, ощущение полного подчинения непредсказуемой жестокой воле». Комиссар настойчиво спрашивал своего сопровождающего, зачем нужны такие лагеря, и тот ответил, что Германия все еще переживает революцию. В большинстве стран, в которых происходит революция, политических заключенных расстреливают, а в Дахау «пытаются их перевоспитать». После осмотра лагеря Макдональд отправился в Мюнхенскую художественную галерею, которая, к его радости, была еще открыта. Так он «смог избавиться от ужасного послевкусия, оставшегося во рту после посещения лагеря»
[397].
Через несколько десятилетий после окончания войны капитан десантно-диверсионных войск, писатель и поэт Майкл Берн раскопал в своих записях описание впечатлений от посещения Дахау в 1935 г. Берн поразился, насколько безразлично он отнесся к наиболее жестоким аспектам лагерной жизни
[398]. Комендант лагеря рассказал ему об ужасных наказаниях, но единственный комментарий, который записал молодой репортер, был следующим: «Тем, кто содрогается, нужно напомнить, что и в Англии плетка-девятихвостка еще не запрещена»
[399].
Через много лет Берн задумался над тем, почему он, будучи журналистом английской газеты «Gloucester Citizen», не захотел узнать, как проходил суд над заключенными, имели ли они право на собственную защиту, и вообще на каких основаниях нацисты чувствовали полное моральное право посадить человека в тюрьму за то, что он критикует правительство? Столь же шокирующим для повзрослевшего и помудревшего Берна стало собственное лицемерие, с которым он убедил себя (и весь мир) в том, насколько его травмировало посещение Дахау.
Однако Берн был далеко не единственным иностранцем, спокойно закрывшим глаза на то, что происходило в лагере. Среди представителей высшего класса Англии, Франции и в широких слоях населения США антисемитизм был очень распространенным явлением. Судьба коммунистов, гомосексуалистов, цыган и «сумасшедших», которые попадали в Дахау наравне с евреями, также мало кого беспокоила. Например, Дерек Хилл, увлеченный изучением сценографии в Мюнхене, долго не зацикливался на том, что в этом месте сосредоточено истинное зло. В 1934 г. студент целый день провел в Дахау вместе с почти слепым корреспондентом газеты «Morning Post» Питером Мэттьюзом. Они обедали в одном зале с заключенными, только сидели за отдельным «высоким столом» с комендантом Теодором Эйке. Такая расстановка напомнила Хиллу о том, как обедают в колледжах Оксфордского или Кембриджского университетов
[400].
* * *
На протяжении 1930-х гг. много «английских девушек из приличных семей» приезжали в Мюнхен, чтобы завершить свое образование. Часть из них училась в школе баронессы Ларош, в которую некоторое время ходила и Юнити. Девушки в спокойной обстановке изучали искусство, музыку и немецкий язык, ездили на пикники, посещали культурные мероприятия и устраивали танцы. Джоан Тонг вспоминала: «Мы знакомились с огромным количеством молодых армейских офицеров. Они были дико элегантными, заносчивыми, самодовольными и представительными. Их мундиры были безупречны, а самоуверенность пуленепробиваема»
[401].
Другая молодая особа, Ариэль Теннант, изучала в Мюнхене искусство. Девушку поражало то, как много людей в Англии отказывалось ей верить, когда она рассказывала об агрессии со стороны нацистов. Однажды во время краткосрочной поездки домой Ариэль описала некоторые самые неприятные инциденты, которые она лично наблюдала, но ей сказали, что она еще слишком молода и ничего не понимает
[402]. Теннант была двоюродной сестрой Дерека Хилла и также дружила с Юнити. Как-то раз, когда девушки гуляли по Английскому саду в Мюнхене, Юнити схватила подругу за руку и потребовала, чтобы та сказала, что ей нравится Гитлер. «А если не скажешь, я тебе руку выверну»
[403], – грозилась Юнити.
Пару раз в неделю девушки ходили в оперу, расположенную всего в нескольких километрах от Дахау. Впервые услышав «Тристана и Изольду» Вагнера, дочь графа Глазго леди Маргарет Бойл написала домой письмо на четырнадцати страницах. «Я так рада, что тебе понравилась опера, дорогая», – отвечала ей мать
[404]. Сара Нортон (которая потом недолгое время была замужем за виконтом Астора), напротив, сочла цикл опер Вагнера «Кольцо нибелунга» пыткой
[405].
Эта девушка ощущала нависшую над городом «атмосферу страха». Она ненавидела нацистов и с друзьями ходила в чайную «Карлтон», где они садились как можно ближе к столику Гитлера и строили ему рожи. «Это было абсолютно бессмысленным занятием, – вспоминала она позже. – Я не думаю, что они нас замечали, но мы получали огромное удовольствие»
[406]. На столе, за которым сидел Гитлер, всегда стояла табличка с надписью «ЗАРЕЗЕРВИРОВАНО ДЛЯ ФЮРЕРА». Однажды молодой английский студент, изучавший искусство, украл табличку и прицепил ее на пальто своей девушки, которой очень повезло, что по пути до учебного заведения баронессы ее не арестовали
[407]. А вот Сару Нортон в конце концов поймали, когда она портила вывешенную на уличном стенде злобную антиеврейскую газету Юлиуса Штрейхера «Der Stürmer». После этого случая девушка была выслана домой. Ее мать отреагировала на произошедшее лучше, чем Сара ожидала: «Молодец, правда, толку никакого. Надеюсь, ты выучила язык»
[408]. Сара выучила язык так хорошо, что во время войны работала в Блетчли-Парк
[409].
