В 1934 г. она вернулась в Германию с целью убедить местные власти в необходимости создания женской полиции на основе нацистских доктрин. Два годя спустя Мэри опубликовала мемуары, в которых вспоминала, как она, «полностью зачарованная», сидела на собрании «рядом с очаровательной сестрой канцлера и слушала великого диктатора»
[432]. Мэри писала, что зал захлестывали эмоции, а «розовые лысины дородных немецких генералов в потертых униформах времен войны блестели от возбуждения»
[433].
Мэри говорила крайне убедительно (по крайней мере за границей), так что нацисты, вероятнее всего, считали, что у себя на родине она должна быть большой шишкой. Возможно, они решили, что Мэри присвоен почетный статус «honorary man»
[434]. На самом деле Мэри была просто женщиной со своими причудами. В любом случае, несмотря на позднее время, Гитлер, только что закончивший двух с половиной часовое выступление, согласился встретиться с ней. «Несколько секунд в лифте, быстрый проход через комнаты, заваленные букетами цветов», и она оказалась перед «одним из самых выдающихся людей Европы»
[435]. Сэр Эрик Фиппс постоянно изо всех сил пытался убедить британцев, посещавших посольство, что этот «очаровательный» человек, с которым те только что встретились, во время личных бесед с ним регулярно срывается на крик и говорит бессвязные вещи
[436]. После одной из встреч Фиппса с Гитлером британскому послу доложили, что фюрер пил стаканами холодную воду и ел очень много вареной капусты, пытаясь успокоить свои нервы. Фиппс направил в Министерство иностранных дел послание, в котором отметил следующее: «Я тоже изрядно устал от той встречи, но восстанавливался совсем другими средствами»
[437].
Мэри Аллен, естественно, очень обрадовалась, узнав, что Геринг планирует набрать сто женщин-полицейских для работы в Берлине. После встречи с фюрером Мэри пребывала в полном убеждении, что Гитлер – «друг Англии и кровный брат всем простым и честным людям Европы вне зависимости от их национальности; людям, которые хотят мира, чтобы спокойно вести свои дела, и безопасности для своих детей»
[438].
Спустя несколько дней Аллен увиделась с Герингом, и их встреча также прошла успешно. Оба сошлись на том, что немецкие женщины-полицейские должны носить униформу. Впрочем, их общая одержимость форменной одеждой у каждого проявлялась по-разному. Мэри все время носила одну и ту же строгую полицейскую униформу (иногда в сочетании с моноклем), а Геринг часто менял один роскошный наряд на другой. К самой его роскошной форме рейхсмаршала прилагался жезл, усыпанный бриллиантами. Геринг любил менять наряды в соответствии со своим настроением. Сэр Фиппс писал в одной дипломатической депеше, что рейхсминистр часто переодевается несколько раз в течение одного и того же торжества.
Фиппс (который, по наблюдению американского корреспондента Уильяма Ширера, выглядел как «венгерский франт с непроницаемым лицом»
[439]) ненавидел все, что было связано с национал-социализмом. Однако иногда случалось что-нибудь, что развлекало посла и выявляло абсурдность поведения нацистов.
Один такой случай произошел в июне 1934 г., когда Фиппса вместе с сорока другими дипломатами пригласили в лесное поместье Геринга «Шорфхайде», расположенное в часе езды к северо-востоку от Берлина. Фиппс вспоминал: «Главный герой, как обычно, опаздывал, но потом прибыл за рулем гоночного автомобиля. На нем был авиаторский комбинезон из каучука, высокие сапоги и огромный охотничий нож за поясом»
[440]. В тот день Геринг хотел продемонстрировать новый загон для бизонов. В качестве вступительного слова рейхсминистр рассказал о красотах первобытных немецких лесов (незадолго до этого его назначили Главным немецким лесничим
[441]), в которых бродили первобытные звери. Геринг сообщил дипломатам, что он собирается воссоздать первозданный лес, в котором современные жители Германии смогут увидеть исконно немецких животных в истинно немецком ландшафте. Фиппс так описывает то, что произошло после речи Геринга: «Три или четыре самки бизона подвели к огромному стойлу, в котором находился бизон-бык. В ожидании его выхода корреспонденты направили свои фото- и кинокамеры на дверь стойла. Те, кто, как я, видел, в каком безумии выскакивает из загона испанский бык во время корриды, ожидали такого же выхода, но в итоге нас постигло разочарование. Бизон с большой неохотой вышел из стойла, грустно посмотрел на самок и попытался вернуться назад. Эта часть программы не оправдала наши ожидания»
[442].
Затем дипломатов в каретах отвезли в охотничью резиденцию Геринга «Каринхалл», построенную на берегу озера. Геринг, «одетый в белые теннисные туфли, белые парусиновые штаны, белую фланелевую рубашку и зеленую кожаную куртку с все тем же огромным ножом, заткнутым за пояс», встретил их, держа в руке огромный гарпун. После речи, в которой Геринг восхвалял красоту Каринхалла, построенного из лучших немецких материалов, дипломатов пригласили внутрь. С удивлением все увидели, что в гостиной растет дерево. По замечанию Фиппса, оно словно ожидало, что вагнеровский Вотан воткнет в него свой мистический меч, который потом суждено будет вынуть настоящему немецкому герою, наподобие Зигфрида или «генерала Геринга»
[443]. Британский посол умел посмеяться над нацистами, как никто другой, однако среди всего абсурда он сумел разглядеть серьезные проблемы. Геринг, как писал Фиппс в депеше, показывал свои игрушки, будто «толстый, избалованный ребенок». Посол предупреждал, что у рейхсминистра авиации «есть и другие, менее невинные игрушки с крыльями, и, возможно, однажды для осуществления смертоносной миссии он пустит эти игрушки в ход с таким же детским энтузиазмом и детской радостью»
[444].
