* * *
В 1930-х гг. в Третий рейх приезжали многие участники Первой мировой войны. Их отношение к нацистскому режиму существенно различалось. В то время как все ветераны хотели предотвратить начало новой войны, некоторые из них (такие как капитан Питт-Риверс) попали под влияние Гитлера и полностью потеряли способность трезво оценивать ситуацию. Многие другие, как, например, подполковник Кросфилд, позволили своей проницательности притупиться под натиском нацистской пропаганды. Честные люди, наподобие Кросфилда, после посещения Германии должны были задаться вопросом: почему несправедливые законы и политика жестокого подавления и беспощадного преследования всех оппозиционеров неприемлемы для Великобритании, но приемлемы для Третьего рейха?
Трагедия заключалась в том, что, закрывая глаза на острые проблемы, эти бравые солдаты лишь приблизили конфликт, который они так отчаянно пытались предотвратить.
11. Литературные «туристы»
Свобода самовыражения настолько важна для любого писателя, что остается только удивляться тому, как много известных литературных деятелей XX века симпатизировали нацистам. Сложно представить, что такие писатели, как Эзра Паунд, Перси Уиндем Льюис и лауреат Нобелевской премии норвежец Кнут Гамсун, открыто поддерживали режим, при котором публично сжигали книги, пытали и убивали людей за то, что они просто выражали свое мнение. Среди тех, кого обвиняли в симпатии к нацистам, оказался Томас Элиот. Еще один нобелевский лауреат, Уильям Батлер Йейтс, поддерживал ирландских «синерубашечников»
[475]. Даже если обвинения против этих литераторов надуманны или сильно преувеличены, остается вопрос: как любой иностранный писатель в принципе мог поддерживать жестокую диктатуру, при которой насаждалась цензура и подавлялись любые неугодные мнения?
Этот вопрос, похоже, мало волновал английского писателя Генри Уильямсона, получившего в 1928 г. Готорденскую премию за книгу «Выдра по имени Тарка». Он видел в гитлеровской Германии лишь то, что хотел видеть. В Первую мировую войну Уильямсон, будучи пехотинцем, участвовал в Рождественском перемирии 1914 года. Это событие убедило его в том, что, вопреки всей пропаганде, он, по сути, был заодно со своим врагом. Спустя 15 лет после окончания войны на родине Уильямсона все еще продолжалась депрессия. А в Германии Гитлер вел немцев в новое светлое будущее, при этом возрождая национальные традиции. Нацистская идеология «кровь и почва» представляла долгожданный призыв к традиционному укладу жизни. Уильямсона, который бесконечно любил природу, такое обращение к мистическому прошлому привлекало своей романтикой. В Гитлере писатель видел лидера, который разделял эти взгляды. Кроме того, Уильямсон считал, что Гитлерюгенд вдохновляет молодых людей.
В начале августа 1935 г. Уильямсон, который тогда жил в Девоншире, получил письмо от писателя и своего старого друга Джона Хейгейта с приглашением посетить съезд НСДАП в Нюрнберге и предложением покрыть все дорожные расходы
[476]. Сам Хейгейт после своих приключений в Тироле, где он распространял нацистскую пропаганду, вернулся в Берлин и продолжил работу на киностудии. Хейгейт объяснил Уильямсу, что приглашение поступило от Императорского ведомства по делам печати, безусловно, реального источника денежных средств. Ничуть не смущенный тем, что такой правительственный департамент (название которого зловеще звучало на немецком языке) вообще существует, Уильямсон охотно принял предложение.
Нацисты сделали выгодное вложение. Оказавшись в Германии, натуралист и романист стал убежденным сторонником режима, впитывая пропаганду, которую он никогда не ставил под сомнение. Особенно Уильямсона привлекала философия фюрера («усовершенствованная версия идей Ленина»), «согласно которой каждый человек в интересах государства обладал землей и самореализовывался, живя в гармонии с природой»
[477].
Год спустя Уильямсон описал свою поездку в Германию. Он вспоминал, как ранним утром 7 сентября они выехали из Берлина и направились в Нюрнберг на автомобиле Хейгейта марки «Моррис Гэрэдж»: «Мы плавно ворвались в легкий предрассветный туман на скорости 82 мили в час. Было захватывающе проезжать мимо маршировавших солдат: серые униформы, высокие сапоги, пыльные колеса. Китель или каску каждого солдата украшал цветок». Приближаясь к Нюрнбергу, друзья увидели вспышки фейерверков. Горизонт «светился и расширялся, как будто кто-то открыл артиллерийский огонь».
Прибыв в город, Уильямсон удивился огромному количеству иностранцев, большинство из которых разместилось в железнодорожных вагонах, стоявших на запасных путях. Писатель отметил, что целые ряды вагонов компании «Mitropa»
[478], которая занималась обслуживанием буфетов и ресторанов в поездах, «были заполнены военными атташе, секретарями, служащими посольств, членами Оксфордской группы, руководителями бойскаутов, журналистами, лекторами, промышленными миллионерами, десятками и сотнями иностранцев». Среди них встречались также и «индивидуалы», не принадлежавшие ни к одной из групп, как Уильямсон и Хейгейт.
В 8 часов утра следующего дня молодые люди уже заняли свои места на Люитпольдарене, огромной площадке для демонстраций на юго-востоке Нюрнберга, где находилась так называемая «территория партийных съездов». «У нас были хорошие места в конце прохода, – писал Уильямсон. – Я расположился на краешке сиденья, закатал рукава рубашки и загорал». Однако через несколько минут день был испорчен, и вовсе не потому, что Уильямсон вдруг ужаснулся проявлениям тоталитарного режима: «Рядом с моей худой задницей плюхнулся чей-то огромный зад и выдавил меня с моего места. Я повернулся посмотреть на этого толстого увальня… и увидел, что он держал в белых пухлых руках большой конверт, на котором был написан адрес Оксфордского университета». Соседом писателя оказался не кто иной, как преподобный Фрэнк Бухман
[479], основатель Оксфордской группы
[480].
