Идеология этой христианской организации, также известной под названием «Моральное перевооружение», выражалась фразой «Божественный контроль». Бухман считал, что мира во всем мире можно добиться только через «управляемые богом нации», созданные «управляемыми богом личностями». На съезде нацистской партии миссионер увидел, что Гитлер управляет миллионами, и оценил истинный масштаб власти фюрера. Перед миссионером предстал лидер, который уже проявил себя, победив антихриста в обличье коммунизма. «Этот человек смотрит далеко вперед и может показать нам выход», – писал Бухман
[481].
Примечательно, что ни Бухман, который верил в Бога, ни Уильямсон, который чувствовал и любил природу, не проявили ни малейшего беспокойства по поводу судьбы евреев. При этом на съезде было объявлено, что в течение нескольких дней евреев на законных основаниях лишат гражданства.
В середине 1930-х гг., когда Оксфордская группа пользовалась в Европе большой популярностью, Бухман часто ездил в Германию. Миссионер любил общаться с членами королевских семей и останавливаться в комфортабельных отелях. Такая тяга к роскошной жизни не осталась незамеченной, хотя сам Бухман всячески подчеркивал, что он простой человек («дополнительная дорожная сумка – грех»), который «кочует из страны в страну, из дома в дом, от сердца к сердцу».
Бухман стремился «сократить разрыв между богатыми и бедными, между классами и нациями». Он «неустанно» путешествовал, останавливаясь лишь для того, чтобы «прислушаться к тихому голосу, подсказывающему, куда надо двигаться дальше»
[482]. Через пару недель после Нюрнберга «глас Божий» направил Бухмана в Женеву. Воспоминания миссионера о фюрере, флагах и марширующих колоннах еще были свежи, поэтому в Женеве Бухман выступил с такой речью: «Есть те, кто считает, что интернационализма недостаточно. Национализм может создать нацию. Супернационализм способен создать мир. Управляемый Богом национализм кажется единственной надежной основой для установления всеобщего мира»
[483].
Уильямсон был не единственным англичанином, официально приглашенным нацистами на тот партийный съезд в Нюрнберге. Юнити Митфорд, ее сестра Диана Гиннесс (в то время любовница сэра Освальда Мосли) и их брат Том (который вскоре вступил в ряды Британского союза фашистов) также присутствовали на съезде в качестве почетных гостей. Некоторые англичане, как докладывал в Лондон военный атташе майор Хотблэк, выражали «крайне антибританские взгляды». Майор отметил, что одним из наиболее «разговорчивых критиков» оказался Уильямсон, выдававший себя за специального корреспондента газеты «The Times»
[484].
Хотя Уильямсон с большим энтузиазмом относился к национал-социализму, на съезде он почувствовал физическое переутомление: «Мои глаза, привыкшие к траве, деревьям и однообразным деревенским пейзажам, устали от массы людей и движения». После съезда Уильямсон отправился в недельное турне по Германии, организованное нацистами для иностранных журналистов, а затем вернулся в Берлин, где остановился в отеле «Адлон». Писатель находился в затруднительном финансовом положении:
«Мои чеки закончились, денег у меня не было, все остальные вернулись в Англию. Я сидел в полном одиночестве и размышлял о том, как бы достать несколько марок, чтобы оставить чаевые уборщице и оплатить дорогу до Бременхафена и Саутгемптона. Я не хотел занимать деньги у Джона, не хотел идти к берлинскому издателю моей единственной переведенной книги «Тарка», который в прошлом году заработал всего 11 марок. В конце концов, я рассказал о своей проблеме сопровождавшему нас сотруднику Министерства пропаганды, который пришел в отель. Он отошел в офис отеля, вернулся и заказал кофе. Пока мы пили, он незаметно подвинул в мою сторону пачку банкнот и, не глядя на меня, пробормотал: «Это вам поможет». 150 марок»
[485].
Было бы легче проникнуться большей симпатией к Уильямсону, если бы после войны он признал, что глубоко ошибался. Но в 1969 году в интервью Рою Пломли для радиопередачи Би-би-си «Desert Island Discs» писатель сказал, что в то время он всего-навсего был недостаточно мудр. Уильямсон якобы просто не понял, что «человек с таким чувством прекрасного никогда не должен управлять страной». Преступление Гитлера, по словам писателя, состояло лишь в том, что фюрер был перфекционистом, «а как только начинаешь навязывать свой перфекционизм другим людям, становишься дьяволом»
[486].
* * *
Самый знаменитый норвежский писатель Кнут Гамсун прославился не только своими романами, но и приверженностью идеям национал-социализма. Его непринужденный стиль письма и психологизм оказали серьезное влияние на всю мировую литературу. В 1920 г. Гамсун получил Нобелевскую премию за книгу «Плоды земли». Томас Манн писал, что эту награду еще не присуждали более достойному писателю. Хемингуэй рекомендовал романы Гамсуна Скотту Фицджеральду, а Андре Жид сравнивал норвежского литератора с Достоевским. Гамсун стал предтечей Кафки, Джойса и Сартра, многие писатели считали его родоначальником современной литературы
[487]. Эмоциональность и психологизм романов норвежца вдохновляли литературный авангард. В то же время, как это ни парадоксально, книги Гамсуна пользовались популярностью и у нацистов. Он добился удивительного успеха: Герман Гессе и Йозеф Геббельс называли Гамсуна своим любимым писателем.
Нацисты ненавидели модернизм во всех его проявлениях, но Гамсун, родившийся в крестьянской семье и выросший среди суровых просторов севера, подкупал их своим почтительным отношением к нордической природе. Кроме того, на страницах своих произведений (особенно поздних) норвежец развивал темы, близкие идеологии крови и почвы. Еще больше нацистам льстило то, что всемирно известный писатель публично поддерживал их политику. Гамсун обожал все немецкое и одновременно жутко ненавидел все английское. Норвежец осуждал британцев, считая их надменными лицемерами, стремящимися добиться мирового господства путем предательств и убийств. Гитлер, по мнению Гамсуна, был реформатором. Писатель верил, что фюрер создает «великое мировое германское сообщество», в котором Норвегия будет играть ключевую роль. «Я… норвежец и немец», – такую телеграмму Гамсун однажды отправил Нордическому обществу
[488].
Несмотря на свою любовь к Германии, писатель на удивление мало времени провел в этой стране. Семидесятидвухлетний норвежец приехал сюда в январе 1931 г., спустя тридцать пять лет после последнего визита. Газеты приветствовали литератора заголовками «Добро пожаловать, Кнут Гамсун». Вокруг его фигуры поднялась такая шумиха, что писатель не мог покинуть своего номера в берлинском отеле. Через два дня Гамсун уехал с женой и сыном на поезде в Италию.
