В тот вечер Дени де Ружмон шел по площади Опернплац во Франкфурте и увидел заголовки газет, которые сообщали, что на следующий день запланировано экстренное заседание Рейхстага. Утром де Ружмон услышал, что в радиорепродукторе его соседа гремит голос Гитлера. Звук радио не был достаточно громким, поэтому швейцарец не смог разобрать слов. Однако по тому, что все соседи закрыли свои двери на два оборота ключа и никому не открывали, де Ружмон понял, что происходит что-то серьезное
[572].
В 550 километрах к северо-востоку от Берлина Кей тоже слушала радио. Гитлер выступил со своей обычной обличительной тирадой, после чего уже своим нормальным голосом на два тона ниже сообщил, что в этот момент немецкие войска пересекают мост через Рейн. «И потом мы услышали, как зазвонили колокола кафедрального собора Кельна»
[573].
Гитлер еще не закончил свою речь, как де Ружмон услышал по всему дому звуки хлопающих дверей и торопливые шаги на лестнице. «Сын хозяйки квартиры выполз из подвала с бутылкой в руке, – писал де Ружмон в дневнике. – Прыгая через две ступеньки и насвистывая мелодию песни Хорста Весселя, он взбежал по лестнице. Соседи что-то оживленно говорят. Улавливаю слово «Frankreich» [Франция]… На балконах уже появляются флаги». Де Ружмон вышел на улицу, чтобы купить газету. «Что, война?» – спросил его продавец. «Какая война! – ответил ему швейцарец. – От того, что вы подводите к границе солдат? Французы не такие сумасшедшие»
[574].
У Трумэна Смита не было такой уверенности. Как только он добрался до дома, то тут же спросил жену, сколько времени потребуется, чтобы упаковать все вещи. Та ответила, что потребуется три дня. «Три дня! – воскликнул Смит. – У нас будет всего тридцать минут, если французы отреагируют так, как должны это сделать… бомбардировщики будут над нами через полчаса». Кей упаковала два чемодана, залила в автомобиль бензин и готова была бежать со своей дочерью при малейшем гуле самолетов
[575]. Окна здания французского посольства горели всю ночь, но бомбардировщики не появились. Они не появились ни на следующий день, ни в последующие недели. Гитлер рассчитал правильно и выиграл.
Месяц спустя ничуть не смущенная драматическими событиями хоккейная команда английской частной школы Чартерхаус села на поезд на вокзале Виктория и поехала в Кельн. До этого команду еще ни разу не отправляли за границу. Матч на неровном льду смотрела большая толпа зрителей. Их, правда, интересовал не счет, а английские игроки. «Куда бы мы ни приходили, везде мы сталкивались с одним и тем же, – писал один из хоккеистов в школьной газете. – Публика с любопытством рассматривала «английских мальчиков». «Разнообразные и оригинальные прически», странная одежда и в особенности эксцентричные головные уборы англичан поразительно контрастировали со стандартной нацистской формой, высокими сапогами и короткими стрижками. Члены хоккейной команды, посетившие Лейпциг и Дрезден, говорили о «потрясающем дружелюбии» всех тех, с кем они встречались. Заметка в школьной газете заканчивалась так: «С того момента, как в немецких газетах написали, что «английские мальчики начали оттаивать», мы почувствовали себя послами доброй воли и мира. Нам казалось, что, если бы международные отношения зависели от хоккейных команд Чартерхауса, войны и слухи о войнах прекратились бы навсегда»
[576]. 8 июля 1941 г. бывший член хоккейной команды Чарльз Петли погиб, когда его бомбардировщик, направлявшийся в Оснабрюк, сбили над Нидерландами. Ему было двадцать три года.
Хорошо, что Кей не пришлось уезжать из Берлина, потому что спустя четыре месяца после захвата Рейнской области супруги Смиты принимали у себя полковника Чарльза Линдберга, который в те годы был, пожалуй, самым популярным человеком своего поколения. Военный атташе Трумэн Смит довольно долго и безуспешно пытался составить для своего руководства точный отчет о силах немецкой авиации. Кто как не самый известный авиатор мог помочь ему в этом вопросе? Линдберг с женой жили в то время в Англии. Они избегали общественного внимания после семейной трагедии, когда в 1932 г. маленького сына Линдбергов выкрали и убили. Смит изложил Линдбергу свое положение и пригласил летчика посетить Германию. К удивлению военного атташе, Линдберг согласился.
22 июля жена Линдберга Анна писала в своем дневнике: «Вылетаем в Германию. Ранний подъем… Поехали в аэропорт в Пенхерсте. Все такое тихое, странное, английское. Пустой огромный ангар, в котором стоит наш маленький серый и низкий моноплан. Тишина, только птицы поют под крышей. Длинные стебли травы отяжелели от росы… В конце взлетной полосы стоит сушильня для хмеля и пасутся овцы».
Линдберги заправились в Кельне и полетели через горы Гарц. Анна записывала все, что они пролетали: «Потсдам, озера и малюсенькие паруса. Дворец. Впереди Берлин, много зелени и много воды. Поле: ряды «Юнкерсов»
[577]. Супруги приземлились в аэропорту Темпельхоф, где их встретила чета Смитов и много высокопоставленных нацистов. Кей пребывала в возбуждении и немного волновалась, потому что слышала, что «у Линдберга сложный характер»
[578]. Но она тревожилась понапрасну. Когда теплым летним вечером Трумэн, Кей, Чарльз и Анна сидели на балконе квартиры Смитов и знакомились друг с другом, они подружились на долгие годы.
Приезд Линдберга в страну стал для нацистов подарком, в особенности за неделю до открытия летних Олимпийских игр. Последующие несколько дней Линдбергам показывали аэродромы, заводы по производству авиатехники, а также приглашали на гораздо большее количество мероприятий, чем хотелось известному пилоту. Чарльз произнес речь в Берлинском клубе авиаторов. Об этом выступлении написали все ведущие мировые газеты, а вот немецкая пресса не вдавалась в подробности, ограничившись лишь упоминаниями о речи. Ничего удивительного в этом нет: Линдберг утверждал, что при помощи современной авиации можно уничтожить все самое ценное на Земле. «Это наша ответственность, – заканчивал свое выступление именитый летчик, – …мы должны удостовериться, что не разрушаем те самые вещи, которые стремимся сохранить»
[579]. Такие высказывания вряд ли понравились бы фюреру.
На обеде в Берлинском клубе авиаторов жена Линдберга обратила внимание на один любопытный момент в разговоре с генералом Люфтваффе Эрхардом Мильхом
[580]. Анна сказала ему, что англичане по своему характеру и темпераменту очень похожи на немцев. Реакция Мильха удивила женщину: «Вы так думаете?» – переспросил он и бросил на меня пытливый взгляд. Это был взгляд, словно луч света, позволяющий увидеть далекие горизонты. Я прочитала в его глазах надежду, желание, радость, ранимость, которые он, застигнутый врасплох, пытался скрыть за вопросом: «Вы так думаете?» Он не мог вести разговор на эту тему. Для них это слишком болезненный вопрос…»
[581]
