Одним из самых ярких событий за всю поездку Линденбергов стал обед у Германа Геринга, на который также были приглашены и супруги Смиты. «За нами заехал большой черный открытый «Мерседес», – писала Кей. – Эскорт мотоциклистов и все остальное… Мы вошли в зал и увидели, что все лучшие авиаторы Германии стоят вокруг Геринга, одетого в белый мундир. Рядом с Герингом стояла его жена».
После обеда все перешли в библиотеку: «Двери распахнулись, и в зал вбежал молодой лев… Он явно испугался такого количества людей. Геринг сел в огромное кресло. «Я хочу показать вам, как Оги хорошо себя ведет. Иди сюда, Оги», – произнес он. Лев прыгнул к хозяину на колени, положил лапы на плечи Геринга и начал лизать его лицо. Я стояла позади на безопасном расстоянии от льва: нас разделял стол. Потом послышался смех одного из адъютантов: испуганный лев описал белоснежную форму маршала! Шея Геринга покраснела. Он с силой отбросил льва, так что тот отлетел от противоположной стены, и вскочил на ноги. Геринг резко повернулся к нам лицом. Его лицо стало красным от гнева, а голубые глаза сверкали. «Кто это сделал?» – прокричал он. Фрау Геринг быстро подошла к мужу и обняла его. «Герман, но он же как ребенок», – произнесла она. Геринг успокоился, и льва увели. «Да, он совсем, как ребенок», – согласился Геринг. Потом все мы посмеялись»
[582].
Трумэн Смит был рад тому, что ему удалось заманить Линдберга в Германию. Как военный атташе и предполагал, нацисты, стремясь произвести впечатление на известного авиатора, предоставили ему гораздо больше информации, нежели самому Смиту. Немцы тоже остались довольны тем, что им удалось продемонстрировать Люфтваффе в выгодном свете. Нацисты были уверены, что любые сведения о ВВС Германии от полковника Линдберга будут внимательно рассмотрены в Лондоне и Вашингтоне.
Изначально супруги Линдберги не планировали оставаться на Олимпиаду, однако 1 августа на открытии летних игр корреспондент американской газеты «New York Times» увидел супружескую пару в ложе Гитлера в окружении нацистов и именитых иностранных гостей. На следующий день Линдберги вылетели из Германии на собственном самолете. Тогда еще никто не предполагал, что вскоре они вернутся.
13. Игры Гитлера
1 августа 1936 г. сотни тысяч жителей Берлина и гостей города вышли на улицу, чтобы увидеть направлявшийся к олимпийскому стадиону кортеж фюрера. «Наконец он появился, – писал Томас Вулф, который смотрел Олимпийские игры вместе с Мартой Додд. – Толпа встрепенулась, точно трава в поле, потревоженная ветром. Волны возбуждения накрывали толпу по мере приближения вождя, и в этом возбуждении были голос, надежда, молитва земли». Вулф обратил внимание на то, что фюрер, выпрямив спину, неподвижно стоял в автомобиле с серьезным выражением лица. «Он вытянул руку ладонью вперед, не в нацистском приветствии, а прямо вверх, словно благословлял людей, как Будда или Мессия»
[583]. В сопровождении высокопоставленных нацистов и представителей Международного олимпийского комитета фюрер спустился по ступенькам и вышел на стадион. В этот момент, как писал корреспондент газеты «New York Times» Бирчалл, «руки зрителей вытянулись вперед» и присутствовавших «оглушил гул приветствий»
[584]. Симфонический и военные оркестры грянули вагнеровский Марш присяги на верность, а когда Гитлер занял свое место, толпа затянула гимн «Германия превыше всего», а потом песню Хорста Весселя.
Британская газета «Manchester Guardian» отметила, что особую торжественность событию придавало также «благородство великолепного стадиона, на котором проходило мероприятие»
[585]. Кей Смит была полностью согласна с этим утверждением. Наряду со многими другими зарубежными гостями она считала, что суровая простота стадиона прекрасна. Построенный из бетона и вмещавший более 100 тысяч зрителей стадион был наполовину заглублен в землю, поэтому, когда зрители входили в него, они оказывались приблизительно у среднего ряда трибун и смотрели вниз на зеленую траву и красные беговые дорожки. На башнях по обеим сторонам от Марафонских ворот виднелись стальные шлемы музыкантов военных оркестров, а на фоне неба можно было ясно различить «крошечную фигурку дирижера»
[586]. Рихард Штраус дирижировал оркестром Берлинской филармонии и хором из тысячи певцов в белых одеяниях.
«Ни одна нация со времен Древней Греции не смогла передать дух Олимпиады лучше, чем это сделала Германия»
[587]. Эти слова принадлежат не Геббельсу (как читатель мог бы предположить), а президенту американского Олимпийского комитета Эйвери Брендеджу. Предотвратив бойкот Олимпийских игр, Брендедж наверняка испытывал гордость во время церемонии открытия, которую так красиво запечатлела на пленке Лени Рифеншталь. Организация была безукоризненной, атмосфера – теплой и праздничной. Немцы показали себя совершенно с новой стороны: они привезли в Берлин шестидесятитрехлетнего греческого крестьянина, победившего в марафонском забеге на первых после античных времен Олимпийских играх, состоявшихся в 1896 г. Никаких проявлений антисемитизма в Берлине не наблюдалось, как Брендедж ни старался их увидеть.
В 16:15 зазвенел Олимпийский колокол. На нем были выгравированы слова «Я призываю молодежь всего мира». Кто из присутствовавших тогда мог себе представить, что колокол на самом деле призывал к войне? Под удары колокола греческая команда по традиции первой вошла на стадион. Вот что писали о церемонии открытия в «Олимпийской газете»:
«Спиридон Луис [одетый в народный костюм] отходит от своих товарищей. В руке он держит простую оливковую ветвь, срезанную в роще на горе Олимп. Сорок лет назад он выиграл первое состязание по марафону. Сегодня он подносит покровителю XI Олимпийских игр подарок со своей родины… Фюрер встает. Греческий марафонец стоит вровень с Адольфом Гитлером. Каждый произносит несколько приветственных слов. Крестьянин кланяется с достоинством и благородством. На лице Адольфа Гитлера появляется гордое выражение. Самый прекрасный момент церемонии открытия Олимпиады подходит к концу»
[588].
Может быть, и к счастью, что Спиридон Луис не дожил до того, как гитлеровские войска спустя четыре с половиной года оккупировали его страну. Команды разных стран прошли перед фюрером, и громкость криков толпы зависела от того, приветствовали ли спортсмены Гитлера нацистским салютом или нет. Нацистское приветствие было очень похоже на олимпийское, поэтому и спортсмены, и публика путались и до конца не понимали, какое из приветствий нужно было использовать. Как писали в газете «New York Times», члены сборной Новой Зеландии вышли из щекотливого положения, дружно приподняв шляпы перед одним из немецких спортсменов, которого приняли за Гитлера
[589]. Руководитель новозеландской команды сэр Артур (позднее лорд) Порритт, который тогда также был членом МОК, вел дневник. Он не поддался всеобщему ажиотажу и события 1 августа описал крайне лаконично:
