Поездка Дюбуа в Германию наглядно иллюстрирует неоднозначное отношение иностранцев к Третьему рейху. В годы своей молодости Дюбуа открыл в Германии сокровищницу знаний, недоступных для большинства афроамериканцев вне зависимости от их интеллектуального уровня. Уже в зрелом возрасте, когда мир в Европе становился все более хрупким, профессор, несмотря на Гитлера, стремился вернуться в страну, которая подарила ему потрясающие культурные богатства.
У Дюбуа были серьезные личные мотивы отправиться в Третий рейх, но, помимо этого, профессор считал, что «будущее современной культуры решается в Германии»
[644]. И Дюбуа должен был сам увидеть, как развивается эта драма. Фонд Оберлендера, стремившийся «к развитию трансатлантического взаимопонимания между Германией и США», предложил профессору грант в 1600 долларов для исследования промышленного образования. Основатель фонда Густав Оберлендер иммигрировал в США из Рейнской области, разбогател на производстве носков в Пенсильвании, а потом занялся благотворительностью. С приходом нацистов к власти Оберлендер, который имел благородные намерения, запятнал свою репутацию: Гитлер и высокопоставленные нацисты очень тепло встречали предпринимателя каждый раз, когда он приезжал в Германию. Хотя Оберлендер ясно дал понять Гитлеру, что не принимает антисемитизм, он восхищался многими достижениями Третьего рейха, особенно тем, как нацисты решали производственные конфликты.
Связь фонда с национал-социалистами не очень радовала Дюбуа. Профессору предложили стать членом Американского комитета по антинацистской литературе, но ему пришлось отказаться: «Фонд Оберлендера выдал мне грант на изучение Германии в течение шести месяцев. Сначала я хотел посвятить себя вопросу расовых предрассудков или исследованию колоний, однако это не соответствует целям фонда, поэтому я буду изучать образование и промышленность. Никто, впрочем, не ограничивает меня в том, что я буду говорить после своего возвращения. Было бы, пожалуй, неразумно публично вступать в какой-либо комитет до того, как я вернусь на родину, иначе мне, вероятно, запретили бы проводить исследование»
[645].
Во время пребывания в Германии Дюбуа вел колонку в афроамериканском еженедельнике «Pittsburgh Courier». В своей первой колонке профессор отметил, что к 1 сентября олимпийские символы и украшения исчезли с улиц Берлина, а в кафе на Унтер-ден-Линден людей стало вдвое меньше. Он с оптимизмом писал, что многие в Германии помнят победы афроамериканских спортсменов, ставших «символом нового восприятия американцев в Европе, а также нового понимания расовых отношений в США»
[646].
Спустя насколько недель профессор поведал читателям о том, как он одним осенним утром посетил Сименс-Сити – огромный индустриальный комплекс, расположенный в шести километрах к северу от Олимпийского стадиона. В Сименс-Сити работало 36 тысяч человек. Дюбуа приняли с большим уважением и показали ему школу Сименс. Здесь профессора поразило все: процесс отбора учащихся, классные комнаты, оборудование, внимание, с которым относились к успехам каждого из студентов для максимального использования их потенциала, а также передовая система четырехлетнего обучения. «Здесь потрясающая атмосфера, и это неудивительно, – писал профессор. – Студенты не платят за получение образования, им платят за то, чтобы они учились… их подбадривают и им помогают, как только могут, у студентов есть свой клуб, возможность заниматься спортом и играть, вечерние развлечения для членов семей и друзей и даже бесплатный ланч в середине дня»
[647].
Несмотря на энтузиазм Дюбуа по поводу прогрессивной системы образования, отличных жилищных условий, обилия дешевой еды («хотя лично я испытывал недостаток в жирах»), полного общественного порядка и общего ощущения благоденствия, ученый не был наивным человеком. Когда после возвращения в Америку профессора спросили, считает ли он, что немцы счастливы, он ответил: «Счастливы – нет, но полны надежды»
[648]. В колонках Дюбуа описывал своим читателям, как путешествовал в разные уголки страны, читал газеты, слушал лекции, смотрел пьесы, ходил в кино и общался с самыми разными людьми. Профессор наблюдал, как «нация работает и отдыхает». И все же Дюбуа было сложно прийти к каким-либо четко сформулированным выводам. «Сложно узнать 67 миллионов человек, тем более вынести им какое-либо обвинение, – писал он. – Я просто наблюдал».
В отношении антисемитизма у профессора сложилось однозначное мнение: «Кампания против евреев, – писал Дюбуа в своей колонке, – по мстительной жестокости и публичному надругательству не сравнится ни с чем, что мне приходилось видеть, а, поверьте, видел я многое»
[649]. В современной истории не было ничего более трагичного, чем преследование евреев. «Это удар по всей цивилизации, – продолжал Дюбуа, – сравнить который можно разве что с ужасами испанской инквизиции и торговлей африканскими рабами»
[650]. Такого же мнения придерживались многие возвращавшиеся из Германии туристы, но Дюбуа сделал еще одно наблюдение. Он говорил, что невозможно сравнивать положение американских «негров» с евреями в Германии: «Все, что происходит в Германии, происходит открыто и законно, даже если это жестоко и несправедливо. В США негров преследуют и подавляют, грубо нарушая существующее законодательство»
[651]. Дюбуа не стал больше заострять внимание на лицемерии белых американцев, которые выражали справедливое недовольство тем, как немцы обходятся с евреями, но при этом игнорировали линчевание афроамериканцев.
Несмотря на то, что Дюбуа не поддерживал проводимую нацистами политику преследования евреев, пропаганду, цензуру и многие другие аспекты жизни Третьего рейха, это не означало, что он «не получил удовольствия от пяти месяцев, проведенных в Германии». Профессор отмечал, что к нему «повсеместно относились с уважением и вежливостью». Повторяя наблюдения афроамериканских олимпийцев, Дюбуа писал: «Я не смог бы провести столько же времени в любой точке США без того, чтобы не столкнуться с дискриминацией и оскорблениями. В Германии со мной не произошло ни одного подобного случая»
[652]. Однако Дюбуа не испытывал никаких иллюзий. «Меня не обмануло отношение немцев ко мне и небольшому числу негров, которые посетили Германию, – писал он секретарю Американского еврейского комитета. – Чисто теоретически они относятся к неграм так же плохо, как и к евреям, и, если бы в Германии проживало достаточное количество негров, немцы точно так же выражали бы к ним свое отношение». При этом пребывание в Германии убедило профессора в том, что простые немцы в своей массе не испытывают негативного отношения к людям другого цвета кожи»
[653].
