«Молодых мужчин мы практически не видели. Не видели ни одного неаккуратно одетого человека или грязного здания. Куда ни глянь, везде ощущение благополучия и процветания. Солдаты нам не попадались. Можно было бы подумать, что мы путешествуем по мирной Утопии. Судя по всему, в центральной Германии солдат нет. Очень красивые и современные дома для рабочих с высокими скошенными крышами. В деревнях много бассейнов, на балконах в квартирах огромные красные в белый горох или желто-синие зонтики от солнца. Никаких жестяных крыш и, конечно, никаких полей для гольфа. За все время поездки мы не видели и акра пустующей и не использующейся для сельского хозяйства земли. Я вспоминал нашу запущенную провинцию. Здесь, судя по всему, производят массу сельскохозяйственной продукции».
В Берлине супруги остановились в отеле «Адлон», и Ренч тут же начал встречаться со старыми друзьями. Ему, в отличие от квакеров, очень легко удалось организовать встречу с Дикхоффом, который номинально оставался послом Германии в США. Дикхофф был «предельно откровенен». Он не понимал, с чего это вдруг Британия проявляет такой интерес к судьбе Польши. Это, по мнению посла, только делало поляков более несговорчивыми и мешало достижению полюбовного соглашения с немцами. Дикхофф не понимал, с какой стати Британия решила, что имеет моральное превосходство над другими странами и считает себя вправе указывать им, как жить. Почему британская пресса и парламент говорят о якобы творящихся в Германии беззакониях, но молчат про Россию? Ренч пришел к выводу, что Германия «не способна понять идеализм, который играет такую важную роль в англосаксонском мире. Этот идеализм предполагает создание коллективной системы, при которой в случае вовлечения заинтересованных лиц учитывается мнение третьей стороны». Когда Ренч сказал это Дикхоффу, немец спросил англичанина, готов ли он к тому, что вопросы, касающиеся национальных интересов, будет решать третья сторона. Выходя из здания, Ренч приветствовал нацистским салютом группу чиновников. Это было совершенно излишним, но, как писал Ренч, «с волками жить – по-волчьи выть».
Одной из наиболее интересных встреч в Берлине стал разговор в кафе с двумя немолодыми немками, которые были членами Национал-социалистической женской организации. «Мы очень хорошо поговорили, – писал Ренч. – Дамы были очень милыми, идеалистками до мозга костей, но, когда разговор заходил об интересах Германии, мы словно наталкивались на каменную стену».
«Практически все немцы приветствовали оккупацию Чехословакии, так как существование этой страны угрожало германской «безопасности». Они помнят горе, которое пережили за последние 20 лет, но совершенно не хотят думать о страданиях в других странах. Невозможно заставить их взглянуть на мир с европейской точки зрения. На самом деле они страдают от комплекса неполноценности. Как сказал мне здесь один немец: «Моя нация сейчас умственно больна, она не может рассуждать здраво».
12 июля Ренч навестил британского посла сэра Невилла Хендерсона, которого не видел со времен обучения в Итоне, когда они близко дружили. Ренчу показалось, что тот вел себя «немного резко». Хендерсон выразил свое недовольство тем, что издание «The Spectator» (в котором Ренч был председателем правления) выступает за включение Уинстона Черчилля в правительство. Посол считал, что вся Британия должна сплотиться вокруг Чемберлена. «Он настаивал на том, – писал Ренч, – что мы должны быть непреклонными в случае применения силы, но при этом утверждал, что необходимо добиться справедливого урегулирования в Данциге». Хендерсон сожалел, что так много значения придается решению данцигского вопроса, потому что в Германии «достаточно и других проблем».
После оккупации Чехословакии посол, однако, дал ясно понять: Британия «должна твердо придерживаться моральной установки, что ни одна крупная держава не имеет права навязывать свою волю более слабой». Странно, что ни Хендерсону, ни Ренчу, который всю свою жизнь продвигал идею Британской империи, не приходило в голову, что их собственная страна неоднократно навязывала свою волю как более слабым, так и более сильным нациям. Хотя, с другой стороны, представление Ренча об империи без расизма, в которой люди объединяются в свободную ассоциацию народов и сотрудничают друг с другом в целях содействия самоуправлению и международной стабильности, значительно отличалось от концепции Гитлера.
Ренч, который искренне любил Германию, неоднократно приезжал сюда, должен был без особой радости признать, что пребывание в Германии в те дни «не приносило большого удовольствия». Любые жесты вежливости и уважения в сторону англичан стали скорее исключением из общего правила, и поэтому супруги решили уехать в Швецию раньше, чем планировали. Один немецкий друг рекомендовал им вернуться в Англию до 1 сентября, поэтому Ренчи отплыли из шведского города Гетеборга 6 августа. «На борту корабля было полно английских туристов, которые возвращались из отпуска, и французских резервистов, которых призывали в армию, – писал Ренч. – Мы прибыли в Тилбери 28 августа»
[833].
* * *
В 1939 г. многие иностранцы стремились как можно скорее покинуть Германию, но некоторые, как, например, любительницы оперы сестры Ида и Луиза Кук, наоборот, старались в страну въехать. Они узнали о судьбе немецких евреев в 1937 г. от австрийского дирижера Клеменса Крауса и его жены Виорики Урсуляк (любимой певицы сопрано Рихарда Штрауса). С тех пор и практически до начала Второй мировой войны сестры регулярно ездили в Германию, чтобы помочь евреям с оформлением выездных документов, а также вывезти их ценности в Англию. Чтобы регулярные посещения Германии выглядели убедительно и не вызывали сомнений, сестры останавливались в лучших отелях. В 1936 г. был опубликован первый роман Иды (в общей сложности в издательстве «Mills & Boon» вышло более ста романов Иды под псевдонимом Мэри Бурчелл), что помогало сестрам финансировать их рискованное предприятие.
Несмотря на то, что Ида и Луиза действительно любили оперу (и это давало им определенное алиби), поездки были связаны с серьезным риском. Как правило, Луиза брала выходной на субботу и в пятницу вечером покидала свой офис. Сестры мчались в аэропорт в Кройдоне и успевали попасть на последний рейс до Кельна. Там они садились на поезд и ехали в Мюнхен. «По пути в Мюнхен или из Мюнхена мы останавливались во Франкфурте, где проживала большая часть наших клиентов»
[834], – писала в своих мемуарах Ида.
Сестры прилетали в Германию на самолете, а возвращались на родину всегда паромом. Благодаря этой схеме они избегали возможности встретить на границе тех же пограничников и таможенников, которых видели при въезде в страну. Причина была простой: Ида и Луиза приезжали в Германию без каких-либо украшений (даже без часов) и в крайне скромной одежде. На обратном пути сестры преображались. Они превращались в одетых в меха «и дорогие наряды англичанок, которые имеют склонность носить слишком много драгоценностей»
[835]. У сестер не были проколоты уши, поэтому они никогда не вывозили сережки, боясь, что нацисты заметят несоответствие и остановят их. Если таможенники интересовались, почему у девушек так много украшений, сестры «начинали изображать из себя двух нервных британских незамужних барышень, которые просто боятся оставлять драгоценности дома, и поэтому всегда возят их с собой»
[836]. Чаще всего Ида и Луиза возвращались в Англию через Голландию. Они успевали на самый поздний паром до Хариджа, откуда рано утром на поезде добирались до Лондона. Таким образом Луиза в понедельник утром всегда выходила на работу.
