Машина была спортивная, серебристого цвета и двигалась, как утверждали очевидцы, со скоростью примерно сто двадцать – сто сорок километров в час.
Поворачивая направо под прямым углом, она вылетела на полосу встречного движения и с такой силой ударила едва успевшую ступить на проезжую часть Валентину Александровну, что та взлетела в воздух, как тряпичная кукла, пролетела метра три и ударилась головой об осветительную опору. Смерть наступила мгновенно. Позднее врач сказал Коровину, что его жена наверняка не успела ничего почувствовать – все произошло слишком неожиданно.
Среди свидетелей происшествия оказался некий старшеклассник, страстно увлеченный новинками западной автомобильной промышленности. Этот продвинутый юноша каким-то чудом попал в поле зрения прибывших к месту гибели Коровиной сотрудников ГИБДД и с уверенностью заявил, что сбивший пострадавшую автомобиль совсем недавно сошел с конвейера концерна «Порше». Более того, этот грамотный сопляк утверждал, что видел если не «бокстер-С» двухтысячного года, то, как минимум, «бокстер» девяносто седьмого. Закончил он свои показания утверждением, что вмятина на капоте обойдется лихачу, как минимум, в тысячу баксов.
– Хорошо, что тебя там не было, – заметил в этом месте рассказа Кузнец.
– Хорошо, – согласился Коровин. – Удавил бы засранца голыми руками. Тысяча баксов…
Впрочем, показания «засранца» быстро навели милицию на след убийцы. Серебристый «порше-бокстер-С» двухтысячного года со страшной вмятиной на капоте задержали через десять минут неподалеку от Серпуховской площади. Время, за которое серебристый «порш» проскочил пол-Москвы, казалось немыслимым, но сомнений в том, что это именно та машина, ни у кого не было: в Москве не так уж много серебристых «бокстеров» с характерными повреждениями на кузове.
Водитель оказался пьяным в дрезину и не сразу понял, где находится и чего от него хотят. При нем были документы на имя предпринимателя Константина Игоревича Морозова. Очень быстро выяснилось, что предприниматель Морозов более известен под кличкой Моряк и прославился как один из самых отмороженных и преуспевающих бригадиров покойного Хромого. Все это Моряк сообщил Коровину лично, когда они встретились через две недели после похорон Валентины Александровны. К тому времени Моряк давно находился на свободе и даже успел выправить и закрасить вмятину на капоте своей баснословно дорогой тачки. Уголовное дело по факту наезда со смертельным исходом так и не было открыто. В милиции Коровину сказали, что его жена попала под колеса исключительно по собственной вине и что он должен быть благодарен владельцу автомобиля, который не потребовал у него возмещения материального ущерба.
«Суки», – сказал по этому поводу Кузнец.
«Продажные суки», – уточнил Коровин и сам отправился за очередной бутылкой. Глядя ему вслед, Кузнец подумал, что за руль сегодня не сядет ни за какие деньги.
Коровин не был благодарен убийце, и тогда тот встретился с ним лично, чтобы предложить пять тысяч отступного. Моряк оказался коренастым, круглолицым, обритым наголо типом лет двадцати пяти. Фигурой он напоминал бочонок, а ходил вразвалочку, за что, вероятно, и получил свою кличку. Держался он уверенно и чувствовал себя хозяином положения.
Коровин не сразу понял, что ему предлагают, а когда понял, попытался набить собеседнику морду. При его субтильном телосложении это была совершенно безнадежная затея. Моряк отшвырнул его прочь, как котенка, разок пнул в ребра носком своего начищенного ботинка и пообещал при следующей встрече отправить следом за женой. «Только давить я тебя, козла, буду не „бокстером“, а асфальтовым катком, – глядя на Коровина сверху вниз, заявил он. – Твоя старая метелка обошлась мне в восемьсот баксов. На вас, лохов, никаких бабок не напасешься».
Произнеся эту историческую фразу, Моряк не спеша погрузился в свой «бокстер» и запустил двигатель. Коровин встал сначала на четвереньки, потом на колени, и тут под руку ему подвернулся обломок кирпича. Он очень боялся, что в навороченной супермодерновой тачке окажутся какие-нибудь особенные стекла, но ничего подобного: заднее стекло «бокстера» послушно покрылось паутиной трещин, мгновенно потеряв прозрачность, и в нем образовалась дыра, в которую при желании можно было просунуть голову.
Тут Кузнец от полноты чувств ударил по столу кулаком, в котором был зажат полный пластиковый стаканчик. Стаканчик смялся, а водка брызнула во все стороны длинными ароматными струями, обильно окропив его самого, Коровина и очень кстати оказавшуюся за спиной у Андрея Витальевича стену.
Потом, продолжал свой рассказ Коровин, была больница, где его лечили одновременно от сотрясения мозга, перелома нескольких ребер и, естественно, от воспаления легких, которое развилось-таки из ангины в полном соответствии с прогнозом участкового врача. Явившемуся в палату следователю Коровин сказал, что понятия не имеет о том, кто его избил и с какой целью. Он был спокоен и уверен в себе, как бывает, когда остается только подвести последнюю черту под списком своих радостей и бед.
Когда он выписался из больницы, его встретил какой-то крупнокалиберный тип в дорогом кожаном плаще и сообщил, что он, Коровин, должен Моряку тысячу долларов за разбитое стекло. Сроку ему давалась неделя, после чего бандиты обещали включить счетчик.
– Погоди, – перебил Коровина Кузнец, – так ты что же, деньги на это дерьмовое стекло собираешь?!
– Тысяча у меня есть, – спокойно ответил Коровин, – но мне нужно больше. Как минимум, тысяч пять. Говорят, хорошая винтовка с оптическим прицелом стоит примерно столько.
Кузнец крякнул. К такому повороту беседы он не был готов. Впрочем, поразмыслив, он вынужден был признать, что другого выхода у Коровина просто нет.
Как истинно русский человек, Кузнец был миролюбив и отличался долготерпением, но ситуация была такова, что у него непроизвольно стискивались кулаки и выпячивалась нижняя челюсть. В душе у него бушевал настоящий ураган, и было страшно подумать, каково пришлось Коровину, который пережил все это лично, а не услышал между делом за бутылкой водки…
– Погоди, – сказал он, – постой, Андрей. Не пори горячку. Давай подумаем. У меня сейчас работы выше крыши, но ради такого дела… Может быть, я тебе за недельку склепаю какой-никакой самопал? За современный дизайн не ручаюсь, но убойную силу гарантирую Продырявишь своего Моряка насквозь вместе с его телегой. Если постараться, можно даже гранатомет изобразить, чтобы уж наверняка…
– Нет уж, – сказал Коровин и залпом осушил стаканчик, – так дело не пойдет. Я – человек конченый, но тебя я за собой в тюрьму не потащу.
– В какую еще тюрьму? – не понял Кузнец.
– В обыкновенную. Строгого режима. Сам подумай: ну какой из меня киллер? Убить-то я его убью, но меня же наверняка поймают. Посмотрят – ага, стрелял из самоделки. Кто делал? Я, конечно, ничего им не скажу, но про нашу с тобой дружбу каждая собака знает. Тут тебя и повяжут – тепленького, в натуральном виде…
Коровин был прав, тем более, что арест означал, помимо всего прочего, конец совместного предприятия во главе с Мышляевым. Какой смысл помогать одному хорошему человеку, если при этом пострадает множество других, не менее хороших людей – Мышляев, Гаркун, Заболотный и те две с половиной сотни эмигрантов, которые работают на Мышляева в далекой Америке? У них ведь тоже есть жены, дети, престарелые родители… Нет, понял Кузнец, так рисковать нельзя. Надо достать деньги. И я их достану…
