Мышляев промолчал, ожидая продолжения, но Гаркун, казалось, целиком сосредоточился на поглощении ананаса. Он шумно жевал, с хлюпаньем втягивая в себя сок, который стекал по подбородку и капал на его испещренные самыми разнообразными пятнами брюки. Наблюдая за тем, как он жрет, Мышляев едва заметно поморщился и подлил себе шампанского. Гаркун всегда был свином, причем свином принципиальным, получающим от своего свинства какое-то извращенное наслаждение. Мышляев знал его добрых двадцать лет, и на протяжении всего этого промежутка времени Гаркун чавкал, вытирал грязные руки об одежду, сморкался в два пальца и называл окружающих «стариками» и «отцами», хлопая их по плечу рукой (той самой, при по-1 мощи которой только что высморкался). В глубине души Мышляев подозревал, что Гаркун получает удовольствие не столько от самого свинства, сколько от наблюдения за реакцией окружающих на свое тошнотворное поведение.
– Ага, – сказал Гаркун, увидев, что Мышляев наполняет свой бокал, – и мне тоже. При моих достатках только в гостях и пожрешь по-человечески.
Ананасы с шампанским – обалдеть можно! А водки с колбасой у тебя нету?
– Есть, – сдержанно ответил Мышляев, наливая ему шампанского. – У меня, как в Греции, все есть.
Но прежде, чем ты нажрешься до поросячьего визга, я хотел бы закончить разговор о деле.
– О деле? – Гаркун бросил на стеклянную крышку стола обгрызенную ананасную корку и шумно облизал пальцы. – О деле? – повторил он и со скворчанием отхлебнул шампанского. – Фальшивые баксы – это и есть дело, о котором ты хочешь говорить? Так это, отец, не дело, а безделица. Я же говорю – раз плюнуть. Только расплачиваться потом дорого придется.
– Насчет расплаты я в курсе, – призвав на помощь все свое терпение, сказал Мышляев. – Я только никак не пойму, почему это кажется тебе безделицей. Принято считать, что это не так просто…
– Прогресс, старик! – с энтузиазмом воскликнул Гаркун. Он залпом выхлебал шампанское и схватил еще один ломтик ананаса. – Старые способы защиты денежных знаков от подделки полностью себя исчерпали. Всякие скрытые линии, микроскопические надписи, особые способы гравировки… Любой современный принтер воспроизведет это все точнее, чем в натуре. Всего-то и надо, что обзавестись приличным компьютером с периферией, парочкой купюр для образца и фотографическим резаком, чтобы нарезать денежки… Включаешь машинку – оп-ля! – и через час ты уже миллионер.
– А через два – постоялец Матросской Тишины, – добавил Мышляев. – Это все, что ты можешь мне сказать? Я с тобой советуюсь, как со специалистом и своим старым другом, а ты только зря жрешь мои ананасы и хлещешь мое шампанское. Да еще и издеваешься…
– А ты чего хотел? – с хлюпаньем вгрызаясь в ананас и обливаясь соком, невнятно спросил Гаркун. – Каков вопрос – таков ответ, старик. Это я тебе говорю как специалист и твой.., гм.., старый друг.
Ты спросил, трудно ли сделать фальшивые баксы. Я ответил: раз плюнуть. Способов существует множество. Некоторые, например, на десятки нолики доклеивают… Но, к какой бы технологии ты ни прибег, есть только один верный способ не попасть в тюрьму: никогда не пытаться сбыть свои подделки. А еще лучше вообще за это не браться. Потому что фальшивые деньги – это и есть фальшивые деньги.
За это по головке не погладят. Купи себе полотенце с изображением бумажки в сто баксов и ступай с ним в банк. За это, по крайней мере, тебя упекут не в тюрягу, а в дурдом. Ферштейн зи?
– Натюрлих яволь, – откликнулся Мышляев.
Он поднялся с дивана, подошел к мини-бару и вынул из ледяных глубин запотевшую бутылку водки.
Гаркун заметно оживился, одним глотком допил прямо из горлышка шампанское и отработанным движением сунул опустевшую бутылку под стол, освобождая место.
– Фигня эти стеклянные столы, – задумчиво сказал он. – Я, помнится, все мечтал такой приобрести. Зря мечтал. Фигня это, а не стол.
– Почему же это? – заинтересовался Мышляев, вынимая из холодильника блюдце с закуской.
– Пить за ним неудобно, – пояснил Гаркун. – Бутылку под стол убрал, а она все равно видна. И кулаком по такому столу не грохнешь. И баб за коленки под ним хватать неудобно – все видать.
Мышляев фыркнул. Иногда было невозможно понять, говорит Гаркун серьезно или придуривается.
Гаркун был для Мышляева загадкой. Маленький, чернявый, остроносый, неряшливый и неугомонный, он периодически исчезал из виду на месяцы, а то и на годы, и снова возникал на горизонте, ничуть не изменившись за время своего отсутствия. Его левая нога была на десять сантиметров короче правой, из-за чего Гаркун, не снимая, носил уродливый ортопедический ботинок, одно плечо торчало заметно выше другого, а на спине имелся небольшой, но заметный горб. Короче говоря, это был самый настоящий Квазимодо, и Мышляев только диву давался, наблюдая за тем, как на Гаркуна вешаются бабы. Это было совершенно необъяснимо, особенно если учесть поросячьи манеры горбуна, но факт оставался фактом: Гаркун действовал на женщин, как валерьянка на кошек. Они буквально сходили по нему с ума – не все, конечно, но очень многие.
Помимо этого, Гаркун был гравером-виртуозом и периодически выполнял ответственные заказы для Гознака. Мышляев подозревал, что его приятель пару раз, как говорится, «сходил налево», выполнив аналогичные работы для частных лиц, но проверить это было невозможно, а сам Гаркун в ответ на расспросы лишь улыбался и разражался очередным похабным анекдотом, не имевшим ни малейшего отношения к теме разговора.
Взяв с полки два тонкостенных стакана темного стекла, Мышляев вернулся к столу. Гаркун с треском свернул с бутылки колпачок и расплескал водку по стаканам. Глядя, как он облизывается, Мышляев снова задался вечным вопросом: на самом деле Гаркун такой, каким кажется, или все это только маска, которую он надевает на людях, своеобразная защитная реакция калеки?
Гаркун поставил бутылку на стол, откинулся на спинку кресла, глубокомысленно закатил глаза к потолку и вдруг громко, с удовольствием рыгнул.
– Обожаю шампанское, – пояснил он. – Только меня от него пучит. Давай, старик, дернем по пять капель за все хорошее. Как говорится, не ради пьянки окаянной, а токмо здоровья для. И еще одно. Если хочешь совета специалиста и старого друга…
– Именно, – сказал Мышляев. – Очень хочу.
– Оставь эту идею. Тебе что, бабок не хватает?
Упакован ты очень неплохо. Ты всегда умел непыльно устраиваться. Не понимаю, какого черта ты суешь голову в петлю.
Мышляев задумчиво повертел в руке стакан, обводя взглядом просторную светлую комнату, обставленную дизайнером, который очень недешево ценил свои услуги.
– Это все скорлупа, Гена, – негромко сказал он. – Пустая скорлупа. Сожми посильнее, и ничего не останется, кроме щепотки мусора… Всю жизнь бьешься, как рыба об лед, а ради чего, спрашивается?
Чтобы заменить деревянные рамы на стеклопакеты или «жигули» на «мерседес»?
