– Так и знал, что добром это не кончится, – сокрушенным тоном произнес он. – Не лежала у меня к этому душа… Но уж больно деньги были нужны, понимаете? Вопрос жизни и смерти.
– То есть деньги взяли все-таки вы? – на всякий случай уточнил Мышляев. Теперь он был мрачен, как грозовая туча.
– Ну, натурально. – Кузнец опять развел руками. – Но я верну… В смысле, вы вычтете из моей зарплаты.
– Понимаете, Михаил Ульянович, – с деланным сочувствием сказал Мышляев, – деньги нужны мне сейчас. Именно эти деньги и именно сейчас, сию минуту. Все до последней бумажки. Где вы их спрятали?
– Я не прятал, – сказал Кузнец. – Их нет.
– Как это нет? Потратили? Такую сумму? За такой срок?
– Да не потратил я. Одолжил. Кому – не скажу, хоть убейте. Все равно у него их тоже больше нет.
Гаркун прикрыл лицо ладонью, подавляя в себе желание схватить что-нибудь тяжелое и молотить Кузнеца по голове до тех пор, пока от нее не останется мокрое место. Фальшивые деньги ушли безвозвратно, причем ушли компактно, в одни руки, оставив за собой след шириной с колею от шагающего экскаватора. И кто это сделал? Чокнутый механик, бессребреник, который вспоминал о деньгах только тогда, когда очень сильно хотел есть! В этом была лютая ирония судьбы. Гаркуну хотелось завыть.
Не отнимая ладони от лица, он сквозь пальцы покосился на Заболотного. Длинная физиономия химика вытянулась еще больше. Теперь он напоминал верблюда, сдуру заглотившего железнодорожную шпалу.
Похоже было на то, что до него наконец-то начал доходить весь драматизм ситуации.
Мышляев выглядел как человек, вышедший прогуляться в погожий денек в своем лучшем костюме и неожиданно провалившийся в выгребную яму.
Было невооруженным глазом видно, как он боролся с душившей его яростью. Давай, с надеждой подумал Гаркун. Давай, Паша, давай, сволочь! Если существует какой-то выход, то найти его способен только ты. Вот он, тот самый момент, ради которого тебя стоило терпеть. Так что давай, милый, шевели извилинами!
– Присядьте, Михаил Ульянович, – сдавленным голосом сказал Мышляев. – Ситуация сложная. Надо думать, как исправить положение. Мне неприятно это говорить, особенно вам, но из песни слова не выкинешь. При всем моем уважении к вашим талантам я вынужден констатировать, что вы – вор. Обыкновенный мелкий уголовник, ухитрившийся совершить крупную кражу. Что прикажете с вами делать? Помните, как сказал герой одного из ваших детективных телесериалов? Вор должен сидеть в тюрьме!
Кузнец, который, понурившись, сидел на табурете, опять развел руками. Гаркун испытал острый приступ ненависти к этому человеку, а заодно и ко всем присутствующим.
Мышляев вынул из кармана сигареты, небрежно бросил одну в рот и чиркнул зажигалкой. Он вдруг сделался подозрительно спокойным, словно возникшая проблема уже была им решена наилучшим образом.
– Ну-ну, – миролюбиво сказал он, обращаясь к макушке Кузнеца. – Не стоит так переживать.
В конце концов, мы здесь все свои люди, а деньги – это всего-навсего деньги. При желании их можно заработать или.., гм.., украсть, как это сделали вы. Другое дело – доверие! Заработать его трудно, а украсть и вовсе нельзя. Совершив то, что вы совершили, вы подорвали кредит доверия, и теперь я просто вынужден перевести наши отношения на другую, более деловую основу. Не в тюрьму же вас сажать, в самом-то деле!
Да уж, подумал Гаркун. Хотел бы я посмотреть, как ты станешь сажать его в тюрьму. Но что же ты задумал, змей? Ведь явно же что-то задумал… Казалось бы, все просто: Кузнеца надо мочить, оборудование демонтировать, а самим разбегаться в разные стороны, пока нас тут всех не накрыли. Но у друга Паши на этот счет было собственное мнение…
– Мы поступим так, – продолжал Мышляев. – У меня есть знакомый нотариус. Сейчас мы с вами, Михаил Ульянович, нанесем ему визит и оформим документы на вашу усадьбу – купчую или дарственную, мне все равно. Регистрировать сделку я пока что не стану. Документы послужат мне залогом вашей честности. По-моему, это будет только справедливо, как вы полагаете? Мне кажется, это лучше, чем восемь лет с конфискацией имущества.
– Как это? – выныривая из пучины раскаяния, удивился Кузнец. – Дом хотите отобрать? Мастерские?
– Не отобрать, а взять в залог, – сказал Мышляев. – Когда наш контракт будет выполнен в полном объеме, я порву бумаги на ваших глазах или отдам их вам на память. Это способ разрешения подобных конфликтов, принятый в цивилизованных странах.
– Я как-то даже и не знаю, – замялся Кузнец. – Боязно как-то…
– Вы что, мне не доверяете? – оскорбился Мышляев. – Помилуйте, но это же смешно! И потом, я вас ни к чему не принуждаю. Господь с вами, ступайте себе за решетку. Правда, тогда и дом, и мастерские, и все, что в них есть, безвозмездно отойдет государству и будет очень быстро разворовано, испорчено и уничтожено. Это очень печальная перспектива, но вы взрослый человек и должны нести ответственность за свои необдуманные поступки.
Предоставляя вам выбор, я действую исключительно в ваших интересах. Решение за вами, уважаемый Михаил Ульянович.
Кузнец вздохнул, крякнул, шумно почесал затылок и решительно хлопнул себя по коленям.
– Паспорт брать? – вставая, спросил он.
– Конечно, – ответил Мышляев. – Паспорт, документы на дом и участок.., в общем, все. Умойтесь, приведите себя в порядок и поедем. Я жду вас здесь.
Когда Кузнец вышел, сильнее обычного шаркая подошвами по бетонному полу, Мышляев вскочил, словно подброшенный пружиной, и наклонился над столом, приблизив свое лицо к лицу Гаркуна.
– А ты, сучонок, – прошипел он, – не думай, что тебе это сойдет с рук. Тихо! – свистящим яростным шепотом прикрикнул он, увидев, что Гаркун собирается что-то сказать. – Молчи и слушай. Ты говорил, здесь есть цемент? Бери Заболотного, бери лопату, какой-нибудь бак, и чтобы самое позднее через три часа у вас было не меньше полутора кубов бетона. Свалим этого ублюдка в дренажный колодец и забетонируем.
– Я в этом не участвую! – объявил Заболотный, гордо выпрямляясь на своем табурете. – Я ученый, кандидат наук, а не чикагский гангстер!
Мышляев ловко выбросил назад руку, не глядя схватил Заболотного за грудки и рывком подтянул его к себе.
– Ты в этом участвуешь, – прошипел он, – с того самого дня, как дал согласие со мной работать.
Либо хоронишь ты, либо хоронят тебя. Третьего не дано, понял? И не вздумай убежать. Из-под земли достану и размажу по всей таблице Менделеева!
– Не убежит, – сказал Гаркун. – Он ведь не полный дурак, хоть и кандидат технических наук.
И потом, я его не пущу. Мне одному столько бетона в жизни не намесить.
Кузнец вернулся, держа в руке папку с какими-то бумагами. На нем было старое драповое пальто, из-под которого выглядывал архаичный костюм в полоску, белая рубашка и чудовищно пестрый галстук шириной в ладонь. Было видно, что в этой сбруе Кузнец чувствует себя неловко и скованно.
