– У кого какая морда, мы уточним позднее, – пообещал Абзац. Слова Баламута косвенно подтверждали его подозрения. – Так в чем дело?
– Это тебе виднее, в чем дело, – огрызнулся Баламут. Тон ответа был самый неприязненный, но говорил Баламут тихо – видимо, то, что он увидел в квартире дяди Феди, произвело на него куда большее впечатление, чем любые угрозы. Подумав о том, что именно он мог там увидеть, Абзац едва не застонал от досады. Опять без денег, без крыши над головой, а теперь еще и без оружия!..
– Слушай, мужик, – сказал Баламуту Абзац, – мне тебя уговаривать некогда. Я вижу, что получилась какая-то непонятная ботва, но откуда она растет, никак не могу сообразить. Давай для разнообразия поговорим спокойно. Ты не будешь гавкать, как дворовый кобель, а я не стану сворачивать тебе шею за твое гавканье. Ну, договорились?
– Плечо отпусти, – потребовал Баламут. – Договариваться мне с тобой не об чем. А будешь много выступать, заору так, что все менты со всей Москвы сюда сбегутся. Вот им и расскажешь, какой ты страшный. В кутузке расскажешь, понял? Артемича подставил, а теперь спрашивает, что, дескать, за ботва и откудова она растет. Из тебя она растет, душегуб, из задницы твоей протокольной!
– Погоди, – прервал его обвинительную речь Абзац, – постой, родной, что ты несешь? Кого я подставил? Как?
– А скажешь, не ты Артемичу баксы дал?
– Ну, допустим, я.
– Так чего ж ты тогда спрашиваешь? На обмене его повязали, болезного. Самого в отделение, а на дом опергруппу. Сам, небось, знаешь, как это нынче делается. А в дому под половицей – мать моя, мамочка! Оружия вагон и без малого пять тыщ баксов.
И все фальшивые.
– Погоди… Как это – фальшивые?
– А вот так – фальшивые. Тебе виднее, как.
Плечо, говорю, пусти, гад!
Абзац рассеянно выпустил его плечо, и Баламут немедленно принялся растирать пострадавшее место с преувеличенно болезненной гримасой.
– Вот дерьмо, – пробормотал Абзац. – Черт, этого просто не может быть!
– Так уж и не может, – проворчал Баламут, к которому никто, по сути дела, не обращался. – Скажи еще, что мешок с оружием тебе под кровать менты подбросили!
– Черт с ним, с оружием! Но деньги!.. Слушай, а ты уверен, что они точно фальшивые?
– Сам протокол подписывал, – важно ответил Баламут. – Вот этой вот рукой. За что ж ты, гад, Федора в тюрьму посадил?
– Не ной, – сказал Абзац. – Отпустят твоего Артемьевича, как миленького. Тоже мне, фальшивомонетчик выискался.
– Его-то отпустят, факт, – ехидно заметил Баламут, – а вот тебя точно упекут на всю катушку.
– Пускай сначала найдут, – возразил Абзац. – Ведь мы же никому не станем говорить о нашей встрече, правда? А может, все-таки придушить тебя, а? Так, на всякий пожарный случай?
– Ни-ни, – поспешно отступая на шаг, возразил Баламут. – Я – могила.
– Трепло ты, а не могила. Впрочем, что ты им можешь рассказать, чего они про меня не знают?
– Ничего, – отступая еще на шаг, согласился Баламут. – А ты по какой же части будешь? В смысле, специальность у тебя какая?
– Специальность? Охотник за донорскими органами, – сказал Абзац и смерил собеседника с головы до ног оценивающим взглядом. – Как у тебя с органами, Баламут? Печень, почки, поджелудочная железа… А?
После этих слов Баламут с неожиданной прытью бросился вверх по лестнице. Теперь его можно было считать окончательно дискредитированным в качестве свидетеля. Он наверняка начнет плести байки про Джека-Потрошителя, как только войдет к себе в квартиру, а к тому времени, когда его соберутся допросить, уже насочиняет с три короба и сам успеет поверить в свое вранье, из-под которого правду уже не выкопаешь никаким экскаватором. Баламут был идеальным лжесвидетелем, способным сбить со следа любое следствие и довести до истерики служебную собаку вместе с кинологом – нужно лишь умело подтолкнуть его в нужном направлении.
Выйдя из подъезда, Абзац закурил очередную сигарету и быстрым шагом двинулся в сторону центра. Ему предстояла долгая прогулка пешком – денег на такси у него снова не было. Зато теперь он точно знал, куда идет и кого ищет. Паук! Недаром его забота показалась Абзацу подозрительной, недаром он так хлопотал о том, чтобы дело было выполнено в кратчайшие сроки. И недаром, совсем недаром в качестве комиссионных он взял жалкие сто долларов – зачем ему макулатура?!
Помимо тревоги и злости, Абзац ощущал сильнейшее разочарование. Ведь он поверил в искренность торговца оружием и был, пропади оно все пропадом, почти готов назвать его своим другом. И вдруг такая подстава… Чего ради Пауку понадобился этот спектакль? Неужели только для того, чтобы присвоить гонорар? Или ему заплатили за обоих сразу – и за Моряка, и за Абзаца? Странно, очень странно…
Поставив торчком воротник кожаной куртки, засунув руки в карманы и втянув в плечи непокрытую голову, Абзац шагал сквозь косо летящий сверху вниз мокрый снег – спиной к одним неприятностям и лицом к другим…
Глава 15
За горою, у реки…
Позванивая пряжками, цепочками и подковками сапог, Паук легко сбежал по ступенькам и вышел на улицу. В лицо ему ударил сырой холодный ветер пополам с мокрым снегом. Паук поморщился, пониже надвинул свое кожаное кепи и торопливо зашагал к машине, на ходу нащупывая в кармане ключи.
У него мелькнула мысль, что было бы не худо остаться у Нинки на всю ночь – не столько ради удовольствия, сколько из-за плохой погоды. Но Нинка – та еще штучка. Прямо она этого, конечно, никогда не говорила, но у Паука "было сильное подозрение, что его подруга принимает гостей по довольно плотному графику. Так к чему эти сложности? Сделал дело – гуляй смело. Как всегда, когда его посещали подобные мысли, Паук машинально ощупал карманы, проверяя, все ли на месте. Вообще-то, воровства за Нинкой не водилось, но кто ее, шалаву, знает? Все когда-нибудь случается впервые, в том числе и карманная кража.
Кроме того, недоверие ко всем на свете давно вошло в плоть и кровь Паука и не раз спасало ему если не жизнь, то свободу и здоровье.
Он машинально потянул из кармана портсигар, но передумал: зачем мучиться, закуривая на ветру, когда это можно сделать в машине? В своей грязной, полосатой, битой-перебитой, сто раз чиненной, непобедимой и уютной машине…
Машина заменяла Пауку многое – семью, друзей, дом, книги, кино и телевизор. Машина заменяла ему почти все на свете. А то, чего не могла дать машина, давала Нинка Суворина – по вторникам и четвергам, а иногда еще и по субботам. Сегодня как раз была суббота. В последние дни Паук ощущал в себе избыток сентиментальности и прочей мешающей нормальной работе человечности, а Нинка была отличным громоотводом для любых эмоций – как положительных, так и отрицательных. При сильном желании ей можно было даже подбить глаз или выдрать половину волос на голове. Нинка не обижалась – у нее было терпеливое, выносливое тело и большая душа. По профессии Нинка была медицинской сестрой, а по призванию – великой утешительницей страждущих.
