Книга Паломничество Ланселота, страница 105. Автор книги Юлия Вознесенская

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Паломничество Ланселота»

Cтраница 105

С каким же наслаждением они надели свежее белье! Снятые пропотевшие тряпки они бросили прямо на краю дороги, а потом, пройдя вперед, подальше от кучки вонючих лохмотьев, они принялись завтракать. На этот раз им передали три банки какого-то белого мяса, застывшего в желе из крепкого бульона.

— Давайте съедим сразу каждый по банке! — предложил Тридцатьпятик, глотая слюни, когда Жерар вскрыл первую банку.

— Нельзя, малыш. Ты когда в последний раз ел настоящее мясо? — Вчера. — А до этого?

— Ты думаешь, меня понос прохватит с непривычки, так?

— Вот именно. Съедим одну банку сейчас, вторую днем, а третью вечером, вот это будет правильно. Да ты не вздыхай, не вздыхай, друг мой Тридцатьпятик! Это тебе сейчас кажется, что ты можешь съесть двести граммов мяса за один присест, а на самом деле человеку это не дано от природы.

— Ты так думаешь? Так вот, Жерарчик, я тебе сейчас кое-что скажу. Ты только не подавись, ладно? Еще год назад я мясо ел каждый день и сколько хотел. И настоящую свежую рыбу, и лесную дичь. Я ел оленей, кабанов, ел страусятину, индюшатину и лесную дичь, а про гусей и кур я просто не говорю. Между прочим, вот такие вот консервы — куриное мясо в желе, у нас дома ели только слуги. Для нас повара готовили еду только из свежего мяса: моя мать считала, что консервы вредны для здоровья. И к твоему сведению, друг мой Жерар, человек может есть мяса столько, сколько хочет. Я, например, по полцыпленка зараз съедал. Вот так-то.

— Так ты из Семьи, что ли? — оторопело спросил Жерар.

— Был когда-то — год тому назад. А потом я ушел из дома.

— Не понимаю. Мессия не исцелил члена Семьи?!

— Мессия обо мне знать не знал. Когда я родился, отец хотел меня уничтожить, но мать знала, что у нее других детей не будет, и уговорила его оставить меня. Но отцу было стыдно, что у него сын — урод, покрытый лишаями, которые никакие врачи не могут исцелить. Мать умоляла, чтобы он выдал меня за сына служанки и попросил у Мессии для меня исцеления. Отец сказал ей, что когда я подрасту, он даст мне сколько угодно денег, чтобы я мог скрыться из дома, а по том просить исцеления самостоятельно, не называя имени отца. — И что же было дальше? — Мама умерла. — А отец не захотел выполнить обещание?

— Больше всего ему хотелось, конечно, просто отправить меня на эвтаназию. Но он очень любил мою мать и выполнил данное ей обещание: дал мне денег и выставил из дома, предупредив, что если когда-нибудь кому-нибудь я назову свое имя, он меня найдет и уничтожит. И уж он это точно сделает, я знаю. — И что с тобой случилось дальше?

— То, что и должно было случиться. Отец не догадался дать мне какие-нибудь лохмотья, и я вышел из дома в чем был. Одежда на мне была богатая, сплошь из натуральных тканей. Вот меня и ограбили на дороге в первый же день, раздели и отняли золото, которым меня снабдил отец. А когда я вернулся к нашему дому и просил охранника доложить обо мне отцу, тот дал мне три минуты на то, чтобы я убрался: "У меня приказ стрелять в тебя после первого предупреждения", — сказал он. После этого я, как вы понимаете, к дому отца своего больше не приближался.

— А если Мессия тебя исцелит, ты вернешься к отцу? — Ни за что на свете! — От обиды?

— Нет, из осторожности. Допустим, я исцелюсь, вернусь в дом отца, а потом когда-нибудь снова заболею — и что тогда? Эвтаназия?

— Пей сок, — сказал Жерар и протянул ему открытую банку. — Пей и плюй на все. Если мы исцелимся и разбогатеем, пойдешь ко мне в младшие братья. Согласен?

— Жерар — французское имя, а у тебя фамилия тоже французская? — Естественно.

— Тогда не пойду. Я уже носил французскую фамилию.

— Ладно, Тридцатьпятик, после исцеления мы с тобой оба сменим фамилию, я своей тоже не очень дорожу. Будет у нас с тобой семья, будем жить на деньги, полученные от гонок. — Но больше на гонки ни ногой!

— Договорились. Будем экономить — проживем до старости без эвтаназии.

— Между прочим, я умею чинить всякую механику. В школу меня не отдавали, учили дома. Мне было скучно, и я подружился с нашим шофером. Он меня кое-чему научил. Я и тебя могу научить, например, чинить велосипеды.

— Ну вот мы и продумали всю нашу будущую жизнь, Тридцатьпятик. Чего нам теперь горевать? А теперь тебе пора спать. Топай в коляску к Лансу а я вас повезу дальше.

Тридцатьпятик уснул на коленях у Ланселота, а сам Ланселот натянул на забинтованные ладони рукавицы и, убедившись, что теперь управляться с коляской стало значительно легче, покатил вперед. Жерар положил руки и голову на спинку коляски и толкал ее, подремывая на ходу. Время от времени его руки слабели и падали вниз, и тогда он шел с опущенными руками, толкая коляску плечами и грудью.

Чем выше они поднимались, тем меньше публики было на балконах, и по этому признаку они догадывались, что здорово опережают остальных паломников.

Проснулся Тридцатьпятик. Он попил-поел и встал за спинку коляски, а на колени Ланселота уселся Жерар. Его разбудили только перед голубым финишем. Ни на балконах, ни на самом финише они не увидели ни души. Они подошли к натянутой голубой ленте, Жерар отвязал один ее конец, они прошли за финишную черту, а потом он аккуратно сложил ленту и повесил ее на ограду. К ним так никто и не вышел, и никто не увидел их.

К их удивлению, ни Инга, ни Ванда в этот день тоже больше не появились. Они не обсуждали это между собой, боясь встревожить друг друга. Они шли дальше, и на каждом следующем ярусе их встречал только ветер — здесь, на высоте, похоже, всегда дул ветер. И это было хорошо, потому что если ветер затихал, когда они проходили мимо очередного фонаря-распятия, на них веяло сладковато-удушливым запахом разлагающейся плоти. При их приближении с фонарей срывались какие-то быстрые черные птицы и исчезали, не давая себя разглядеть.

Вечером, когда, по их предположению, наступило время ночного отдыха, на дороге не появилось ни служителей, ни клонов.

— Похоже, тут какие-то необитаемые ярусы, — предположил Жерар.

— Не думаю. Просто зрители знают, что на этом участке трассы нет никого, кроме нас, а мы их пока не интересуем, ведь это не наш финиш.

Глубокой ночью, когда они брели по дороге, освещаемой светом фонарей-распятий, они услышали позади чьи-то скорые шаги и тяжелое дыхание.

— Кто-то нагоняет нас! — воскликнул Тридцатьпятик. — Что будем делать?

— А что мы можем сделать? Идти быстрее, чем сейчас мы навряд ли сможем.

— Здесь никого нет, а нас трое. Мы можем напасть на этого торопыгу. — И что? — спросил Ланселот.

— Да ничего… Просто связать его и оставить тут. — Нет.

К счастью, им не пришлось даже спорить об этом, потому что они услышали знакомый голос:

— Ланселот! Жерар! Тридцатьпятик! Это я — Ванда!

Через минуту запыхавшаяся от бега девушка догнала их. Они остановились.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация