— И за сколько же ты продала свое наследство, Дженни? — За двести планет.
— А велико было наследство? — Лучше не спрашивай, Ланс. — И все-таки? — Двести тысяч планет.
— Да, твой брат провел недурную финансовую операцию!
— Представь себе, Ланс, мы с ним еще торговались! Пришлось мне рассказать ему, на что мне срочно нужны деньги.
— И он согласился доставить тебя к не знакомому человеку и оставить у него?
— Как раз это ему было безразлично. Зато он решил, что у тебя, как у инвалида совсем нет денег, а то бы мне не удалось вырвать у него даже эти двести планет. Если бы он знал, что у тебя уже есть половина взноса, он бы со мной не так торговался! Но я пожадничала и схитрила — я ведь тоже из семьи Макферсонов. Я решила, что нам самим деньги пригодятся в дороге, ведь придется останавливаться в гостиницах и питаться в ресторанах.
"Нам", — сказала она, и опять у Ланселота не хватило духа признаться Дженни, что он никогда не принимал всерьез ее решения отправиться с ним в Иерусалим.
— Есть еще одна новость, которую ты проболел, — продолжала девушка, — теперь батарейки Тэсла уже не выдаются бесплатно, а стоят пять планет штука.
— У меня есть в запасе четыре батарейки.
— Ты думаешь, этого хватит на дорогу в Иерусалим?
— Не уверен. Обычно в год катамаран сжигает одну батарейку, но ведь в море я выходил не каждый день и ходил на катамаране самое большое пять часов. Ладно, на батарейки хватит. А насчет гостиниц и ресторанов, это ты, королек, зарвалась. Спать придется в каюте катамарана, а еду готовить на камбузе. Еще какие расходы предусмотрел мой королек? — Самые важные. Непредвиденные.
— Да, обычно эти расходы как раз и оказываются самыми крупными. Ну что ж, мое королевское величество, я беру у тебя в долг твои двести тысяч в расчете на исцеление. Ну а уж как долго я тебе буду их выплачивать, этого я пока не могу тебе сказать — Надеюсь, что очень долго..?
— Видишь ли, мне нравится твой остров, и я не покину его, пока ты не вернешь мне полностью дедушкино наследство. — Это почему?
— Потому что я — из Макферсонов, а они все жадные, хитрые и очень осторожные. Я буду свирепым кредитором и постараюсь глаз с тебя не спускать. Знаешь, Ланс, я всегда так тосковала, когда тебя не было в Камелоте!
— Дженни! Я не хочу больше ни единого слова слышать от тебя ни о Реальности, ни о Камелоте! С Реальностью покончено, ты меня слышишь, Дженни?
— Да слышу я, слышу… Пойду-ка я лучше вместе с Патти цветы собирать, а то ты на меня кричишь. Ты пока подремли на солнышке. Ланселот так и сделал и даже уснул. Разбудила его Дженни, сунув ему в лицо нагретые солнцем цветы.
— Понюхай, сэр Ланселот, как они пах нут! В Логрисе таких не было!
Ланселот чихнул и похвалил цветы. Дженни бросила всю охапку на одеяло, села рядом и принялась их разбирать.
— Знаешь, моя мать не разрешает держать дома живые цветы ни в горшках, ни в вазах. Считает, что это негигиенично. Но зато у нас полон дом искусственных цветов. Перед Днем Месса и Хэллоуином все эти букеты отдают в химическую чистку.
— Что такое "химическая чистка", Дженни?
— Это такое особое предприятие в сфере обслуживания Семьи. Те, кому разрешено носить свободную одежду и пользоваться коврами, мехами и прочими старинными вещами, могут сдать туда эти вещи, чтобы их почистили.
— Дженни, так твоя семья имеет отношение к Семье?
— Разве я не говорила? Все мои старшие братья — члены третьего круга Семьи, как и все офицеры, а мать как дочь генерала входит даже во второй круг и имеет еще больше привилегий. — А ты, Дженни?
— Я обыкновенная планетянка, но с не которыми привилегиями, положенными мне как члену семьи членов Семьи… Фу, заговорилась!
— Не мудрено. Довольно запутанная иерархия.
— Угу… Мне разрешено носить любую одежду и длинные волосы, пользоваться косметикой и не пользоваться едальником. Ты пробовал еду из Центра питания? Это такая гадость! Но все это уже не имеет значения, потому что теперь все планетяне должны сами себя обеспечивать и едой, и одеждой, и бесплатное удаление волос упразднили, так что все планетяне начинают постепенно обзаводиться прическами… Ланс, ты случайно не умеешь плести венки? Я хочу сплести веночек, но у меня ничего не получается. Оказывается, это гораздо труднее, чем вязать на спицах.
— Когда-то мы плели венки с матушкой. Отбери цветы с гибкими длинными стеблями, одуванчики, например.
Ланселот не сразу, но все-таки вспомнил, как плетутся венки, и показал Дженни. Она очень старалась, и через полчаса венок был готов.
— Что это он у тебя такой растрепанный? — спросил Ланселот. — Такой фасон.
— Впрочем, твоим буйным кудрям именно такой и подходит, другой в них просто потеряется.
Надев венок, Дженни спросила Ланселота: — Хороша ли я, сэр Ланселот Озерный? — Ослепительна!
— Теперь я больше похожа на принцессу, чем на короля, не правда ли, сэр Ланселот? — Скорее на пейзанку. — А это еще кто такое?
— Пейзанка — это на куртуазном языке значит крестьянка. — А что такое "куртуазный язык"?
— Это тот язык, на котором рыцарям приличествует разговаривать с прекрасны ми дамами.
— А кто не разрешает мне вспоминать о Реальности? — Дженни, ты же не думаешь всерьез,
что рыцарство существует только в Реальности? Оно и на самом деле существовало. — Все-то ты знаешь, Ланс. — Не все, но многое мне известно.
— Задавака. А вот знаешь ли ты, что будешь делать, когда вернешься исцеленный из Иерусалима? — Знаю. Сделаю тебе предложение. — Я согласна!
— Ну, Дженни, ты покладиста, как настоящая пейзанка! К чему такая спешка? Мы же говорим о будущем.
— Мы говорим о том, что ты собираешься сделать мне предложение. Могу я заранее дать свое согласие, чтобы потом не было недоразумений? Или нет? — Можешь, конечно.
— Значит, с этого дня мы можем считаться женихом и невестой?
— Считайся, пожалуйста. Можешь даже сказать доктору Вергеланну, что мы обручились. Но учти, я верну тебе слово, если мое исцеление не состоится.
Дженни резким движением убрала руки назад.
— Ну уж нет! Я свое слово назад не возьму, мое слово — королевское!
— Ребенок ты, а не король. И знаешь, что я тебе скажу, невеста? Пора нам собираться и увозить отсюда Патти, а то как бы он у нас не лопнул. Ты погляди, какое он себе пузо наел!
Патти и вправду стоял, свесив крепко набитое брюшко между расставленными точеными ножками, и травкой похрупывал больше из принципа, чем от голода. Он задумчиво жевал, а длинные стебли травы и цветов свисали по бокам его хитрой морды, чрезвычайно ее украшая.
— Тиран ты и деспот, сэр Ланселот. Тут так хорошо, и солнышко нет-нет да выглянет, и Патти так доволен жизнью, и я хотела еще травок лекарственных пособирать, а ты хочешь нас загнать домой…
