Астафьева чуть не задохнулась от гнева: умом она уже поняла, что надо сбавлять обороты — Максим был единственным, кто ее поддерживал, но эмоции переполняли:
— А не пошел бы ты со своими предложениями!
— Да я-то уйду, а ты одна остаться не боишься?
Он поднялся и, к удивлению Кати, действительно вышел за дверь.
«Ну и отлично! Сама справлюсь!» — мысленно проводила она его.
Работать по Фарафоновым она решила теперь уже из принципа — пусть в одиночку и пусть назло всем. Воспользовавшись тем, что никто ее не беспокоил, она обложилась документами, привезенными из Петербурга, и начала оформлять их для подшивки в дело. Очнулась только в три часа дня, отложила ручку и потянулась в кресле, разминая затекшие суставы. Тогда и показалось странным, что за четыре часа ни разу никто не позвонил, не заявился Толик попить кофе, не забежала секретарь Наташа похвастаться очередной кофточкой, не заглянула Элла Эдуардовна рассказать о своих кошках…
Только сейчас Катя подумала, что за сегодня перессорилась со всеми, с кем могла. А если она не возьмет на себя какое-нибудь из Эллиных дел, то реабилитироваться уж точно никогда не сможет. Идти и самой выпрашивать дело не хотелось, но Катя точно знала, что в принудительном порядке ей никто ничего выделять не станет — все же думают, что она у Ваганова на особом положении, что он ее от лишней работы ограждает.
Выпрашивать у Эллы ничего не пришлось, она радостно протянула уже приготовленную папку:
— Там сущая ерунда, Катерина Андреевна, работы на два дня…
— Опять превышение служебных полномочии? — посмотрела Катя на номер инкриминируемой статьи. — Я займусь.
— Займитесь, займитесь. А то у меня столько работы по «Снежинке» — не знаю, за что хвататься.
— А есть что-то интересное, да? — Астафьеву не приглашали, но она присела на стул для посетителей. — Нашли машину, на которой уехали налетчики?
— Нашли, конечно, — ее в соседнем дворе бросили. Уже и вещдоки мне доставили… — Элла кивнула на коробки, сложенные в углу кабинета.
— Я посмотрю?.. — спросила Катя, хотя уже бросилась к коробкам и начала изучать содержимое.
Элле это не очень нравилось, но она молчала, а Катя отступать не собиралась. Вещдоками была омоновская форма — семь экземпляров, больше ничего в машине не нашли. Катя одежду осмотрела бегло, основное внимание уделила этикеткам, где значилось, что форма пошита на текстильном комбинате имени Розы Люксембург.
— А где этот комбинат находится, узнали? Наш, местный?
— Ищем, — отозвалась Элла, давая понять, что делиться информацией не намерена.
Испытывать ее терпение дальше Астафьева не стала, а, прихватив новое дело, удалилась к себе.
Усевшись в кресло, сообразила, что зря не взяла Колю Бирюкова, пока предлагали — он хотя бы местный и сразу бы ответил, далеко ли от Старогорска находится комбинат и не имеет ли к нему отношение Евгений Перегудов. Или хотя бы Софья Патрова… Катя очень боялась, что это так. Тогда точно стало бы известно, что запугивали в «Снежинке» именно ее, но, по крайней мере, все стало бы логично и понятно. Подумав немного, Катя набрала номер Лины Сухаревой — та тоже родилась и выросла в Старогорске.
— Не знаю… — не смогла ей помочь Лина. — В первый раз слышу это название. Но если тебе срочно, я мигом найду…
Не вешая трубку, Лина направилась куда-то, отодвинула с шумом стул и торопливо защелкала клавишами клавиатуры. Катя под эти звуки меланхолично думала о том, насколько бы ускорилась их работа, если бы кто-нибудь догадался обучить всех оперативников поиску в гугле.
— Ага, нашла… — отозвалась Лина. — Вот он, твой комбинат, находится в Ленинградской области.
«Далековато, — подумала Катя, не зная, радоваться ей или насторожиться. — До Ленинградской области влияние Перегудова вряд ли распространилось. Там свои деятели…»
— Лин, а ты можешь поподробней про этот комбинат узнать?
— В принципе могу. Я сегодня уже разослала свои очерки о «Снежинке», так что теперь бездельничаю. А что, у вас там Интернета нет, что ли?
Катя вежливо посмеялась. Она не стала шокировать подругу тем, что некоторые следователи вообще работают до сих пор на печатных машинках «Любава». Какой уж тут Интернет?
Стараясь не делать поспешных выводов и дождаться Лининых новостей, она раскрыла свежеполученную папку и едва не потеряла дар речи. Это была дело, возбужденное против Федина Максима Георгиевича.
— Ох, Оксанка, ну и колбасу ты купила — дрянь, а не колбаса… Здесь же написано — эмульгаторы!
Старуха Фарафонова — Пашкина мать разбирала пакеты с продуктами и была недовольна. За три дня, что они общались, Оксана достаточно изучила ее характер, чтобы понять — спорить бесполезно. Поэтому она набрала в легкие побольше воздуха и дала себе слово молчать, что бы та ни сказала.
Но Фарафонова, не дождавшись ответа, продолжила сама. Причем казалась еще более недовольной, чем если бы Оксана ей возразила:
— Нажрутся люди такой колбасы, а потом дети рождаются уродами. И болезни всякие именно от такой колбасы случаются… Витька-сволочь мне всю жизнь загубил, так еще и дочка его мечтает меня в могилу свести!
Голос женщины дрогнул, и дальше по сценарию она должна была расплакаться. И Оксана все-таки не сдержалась:
— Мария Павловна, зачем вы так? Вы ведь меня сами просили колбасу купить.
— Так я просила хорошую купить, а не это дерьмо!
— Да где вы видели колбасу без эмульгаторов?! Без них любой продукт протухнет через сутки!
— Много ты знаешь, да мало понимаешь! У нас в подвальчике замечательная колбаса продается — и вкусная, и полезная, и с витаминами. Пятьдесят восемь рублей всего стоит! А эту дрянь ты где покупала? В дорогущем магазине, небось?! Пашенька ту колбаску так любил…
Лицо Фарафоновой скривилось, и она все-таки расплакалась, растирая по лицу слезы.
«Рыдает, как по покойнику…» — зло подумала Оксана.
Терпению ее пришел конец, и она, выдернув из-под горы пакетов с продуктами свою сумочку, вылетела из квартиры. Однако дальше лестничной площадки убежать не смогла. Ей вдруг стало так жалко себя, что тоже захотелось расплакаться.
Оксана ненавидела эту московскую квартиру с евроремонтом на папины деньги, но все равно грязную и неуютную. И ненавидела эту женщину, скандальную и грубую, словно торговка на рынке. Ненавидела даже Пашку, из-за которого чувствовала себя виноватой. Ну кто просил его заглядывать в тот пакет с маминым футляром? Кто просил забирать его и куда-то нести? Кстати, а зачем он его вообще взял — может, и правда спереть хотел?.. И уж точно никто не просил его ввязываться в драку с ментами! Если б не эта драка, его бы наверняка уже отпустили…
Когда Оксана узнала, что Пашу арестовали, она мучилась целый день. То ли от осознания своей вины, то ли от страха, что Пашка расскажет о ее выкрутасах родителям. Она даже уснуть не смогла в тот день. А наутро убедила себя, что это все-таки чувство вины.
