— А сколько надо?
— А сколько есть?
С новым приливом надежды Оксана полезла в сумочку и, тоже оглянувшись по сторонам, протянула парню пятитысячную купюру.
— Ну что вы… — заволновался тот, поспешно комкая бумажку и пряча ее в карман. — Не на улице же! Пойдемте…
Он вел Оксану тускло освещенным и невероятно длинным коридором. Открывал со крипом какие-то решетки, перекрытия, потом они поднялись на один лестничный пролет вверх и пошли по другому коридору — чуть более светлому и с дверьми по левой стороне.
Одну из этих дверей полицейский отпер большим ключом и пригласил Оксану внутрь. Комнатка была совсем маленькой, с единственной лампой под потолком, ободранным письменным столом и зарешеченным помещением перед ней.
— Как жениха-то зовут? — выдвинув для Оксаны не менее ободранный стул, спросил парень.
— Константин Решетейников. Его к вам недели две назад перевели.
— Ожидайте, — широко улыбнулся парень и оставил ее одну.
Она сидела на краешке стула, прислушиваясь к каждому шороху и скрипу за дверью. Прошло минут пятнадцать. Оксана уже освоилась здесь и невероятно устала ждать, когда дверь снова лязгнула. Но вошел все тот же полицейский, только без Костика, выглядел он растерянным.
— А вы это… уверены, что вашего жениха сюда перевели? Может, в какой другой изолятор? Нет его в списках.
— Как нет? В Старогорске один изолятор — куда еще его могли перевести? Подождите, а Котова Георгия Павловича можете поискать? Их вместе переводили.
— Котова? Котов здесь — его и искать не нужно. Привести, что ли?
Оксана все не могла сообразить, куда же делся Костик.
— Скажите, а у вас за эти две недели несчастные случаи были? — едва двигая одеревеневшими вмиг губами, произнесла она.
— Были, не без этого… — кивнул парень. — В понедельник во втором блоке кто-то шею сломал. То ли сам навернулся, то ли помогли. Поискать, что ли, вашего жениха в том списке?
— Нет, не надо! — Оксана мгновенно подскочила на стуле. — И вообще, забудьте, что Решетейникова кто-то спрашивал. Ни слова обо мне, ясно?
— Хорошо…
Они вернулись на улицу. Оксана почти бежала, торопливо нашла свою машину, села, завела двигатель и расплакалась. Она не знала, что ей делать теперь, как разговаривать с Грегом. Она приехала сюда, чтобы получить подтверждение тому, что Грег не вор, а вместо этого поняла, что он убийца.
Грег не сомневался, что Костик его не сдаст, а как можно быть уверенным в этом на сто процентов? Только если знаешь, что опасный человек мертв. Грег заказал Костика этому Котову, Котов — наемный убийца… Все было враньем, все! И даже домика в пригороде Вены у него наверняка нет… Но тогда зачем же Грег так зовет ее с собой?
Догадка поразила Оксану настолько, что она замерла, не в силах вздохнуть. Она ведь знает все про Грега. Она для него опасна ничуть не меньше, чем Костик! Он собирается убить ее…
— Я уже в пятый раз повторяю: удостоверение лежит дома. Если хотите, мы прямо сейчас туда поедем и заберем его…
Больше всего в этот момент Кате хотелось накрыться с головой одеялом, спрятаться от всех и уснуть. Допрос следователя лишил ее последних сил, а ведь это всего лишь первый допрос, будет еще и второй, и третий. Сперва Катерина искренне хотела помочь следствию — пыталась объяснить поступок Раевского и свою роль в этом, но выводы следователь делал такие, будто не слышал ее вовсе.
Оперативники Коля и Сергей говорили с ней теперь еще более враждебно, чем там, в микроавтобусе. Еще бы: всего за одну ночь из-за нее образовалось столько проблем. Еще и один из их лучших сотрудников прилюдно застрелился, перекинувшись с ней парой слов. А Катиного удостоверения по-прежнему никто не видел.
Воспользовавшись тем, что ее наконец оставили в покое, Катя села в углу и достала сотовый — очень хотелось позвонить кому-нибудь, чтобы ее забрали. Только некому. Как Катерина любила Москву раньше, и как одиноко ей было здесь теперь: все ее друзья были в Старогорске. В Москве не осталось ни одного человека, которому она могла бы позвонить ночью с подобной просьбой. Сестра с мужем и те в отъезде, в Москве оставалась только мама, но Катя предпочитала, чтобы она о ее проблемах не знала. Пальцы сами начали набирать номер Леши Никитина. Он, конечно, не сможет ее забрать, он вообще в Петербурге, но с ним хотя бы можно поговорить… И опять сбросила не набранный до конца номер.
Тоска накатила с прежней силой, но тут Катин взгляд упал на Андрея Сорокина, который стоял в конце коридора и тоже скучал, лениво оглядываясь по сторонам. Катя направилась к нему.
— Ты на машине? — спросила она и вдруг уловила от него едва заметный запах спиртного. — Ты что, выпил?
Он неловко улыбнулся и осторожно, чтобы не заметили снующие туда-сюда полицейские, вынул из кармана металлическую плоскую фляжку:
— Никаких нервов не хватает трезвым ходить, — пояснил он, — этот мужик ведь прямо в нас целился. А если бы выстрелил?
Катя мотнула головой:
— В нас бы он не стал стрелять… Там еще осталось?
Андрей передал ей фляжку, и Катя за его спиной сделала глоток. Внутри оказался коньяк.
— По твоим объяснениям я понял, что кого-то он все-таки убил, значит, мог и выстрелить, — не согласился Андрей, тоже прикладываясь к горлышку. — Слушай, я голодный как волк. Ты как? Может, отъедем куда поедим?
Катя сама умирала от голода. Не считая вчерашнего завтрака, он съела только вишенку из коктейля.
— Куда? Пять утра — еще закрыто все.
— А у нас свое, — улыбнулся Андрей, доставая из кармана два чупа-чупса.
Катя невольно улыбнулась, и мир для нее стал чуть менее мрачным.
Потом они сидели в машине Андрея прямо под окнами УВД, грызли карамельки и запивали коньяком из горлышка. Катя рассказывала про Раевского, про его дочь и про Настю Волчек. Она осознавала, что не надо бы этим делиться с едва знакомым человеком, но сказалось спиртное на голодный желудок — контролировала себя она плохо.
— Никого он не убивал… Он говорил мне, что Яну ни в чем не винит, я думала, что винит он себя, но я его просто не поняла. Он считал, что это Антон Волчек втянул его дочь в эту историю и из-за него она не хочет возвращаться домой. Наверняка Раевский даже был прав, но не в этом суть. Он винил во всем Волчека и хотел ему отомстить. И хотел, чтобы месть была равносильна вине.
Раевский перевелся работать в тот же район, где теперь жила Настя — дочь Волчека. Пользуясь своим положением, нашел ее, конечно, в два счета, выяснил про нее все, что ему было нужно. А потом подослал к ней своего агента-наркоторговца Кузина, чтобы тот прочно посадил ее на иглу… Хотел, чтобы отец Насти мучился так же, как он.
— Раевский перед смертью не раскаялся, — без эмоций произнес Андрей. — Кать, что наша работа делает с людьми… Мы в зверей превращаемся! Или полиция — это такой отстойник, куда все дерьмо сливается? Не знаю теперь уж. Ты веришь, я в милицию шел работать, чтобы людям помогать, — он криво улыбнулся, — вот дурак-то был. Противно так бывает, хоть в петлю лезь, даже друзей нормальных уже не осталось — общаюсь только с подобными себе.
