Представители Земского союза Н. Н. Хмелев и А. А. Давидов также были крайне уклончивы в объяснениях. Они смогли определить лишь общую стоимость приобретенного за 1915 г. имущества и отчитаться по небольшой части пожертвований на содержание госпиталей, предложив обсудить детализацию расходов при ликвидации союза после войны
[1353]. Фактически это звучало как прямой саботаж проверки и призыв к приостановке работы комиссии на неопределенный срок. Сотрудники Государственного контроля попросили предоставить хотя бы приблизительные суммы и назвать дату предоставления финансовых отчетов за 1915 г. Представлявшие Союз городов С. Д. Шипов и П. А. Вишняков обещали предоставить данные к ноябрю 1917 г. Это заявление было уже вызывающим, так как государственное финансирование Земского союза было в несколько раз больше, чем Городского. Согласно только опубликованному очень краткому отчету о деятельности с момента его возникновения до 1 января 1916 г., эта общественная организация получила 149,1 млн руб. «правительственного пособия» и 26,6 млн заказов от военного ведомства, что составляло 90 % всех финансовых поступлений
[1354].
К лету общая сумма государственных ассигнований союзу достигла 186,6 млн руб.
[1355] При этом представители союзов повсеместно, особенно в прессе, подчеркивали, что они существуют на пожертвования общественности. Однако, как отмечал В. Н. Воейков, «Городскому и Земскому союзам не удалось привлечь сколько-нибудь крупных общественных и частных средств, они, все время развивая и расширяя свои организации, вынуждали правительство увеличивать выдаваемые им суммы, необходимые для поддержания созданных [союзами] полезных учреждений»
[1356]. Фактически обе общественные организации, которые помимо своих прямых обязанностей активно занимались антиправительственной политической деятельностью, не только находились на полном иждивении государства, но и отказывались отчитываться в расходовании сумм.
Более того, по мнению многих, чрезмерное расширение их штатов было не только не бескорыстным, но и наносило вред армии. Молодые мужчины, поступая на службу в Земгор, получили возможность на законных основаниях уклониться от действительной военной службы под самым «патриотическим» предлогом. Многие из них носили даже особую форму, за что среди офицерства получили унизительные прозвища «земгусаров» и «гидроуланов». В декабре 1916 г. в письме к жене будущий философ Федор Степун (а на тот момент фронтовой офицер-артиллерист) писал: «Земгусар – интеллигент, либерал и защитник войны до конца, внешность под офицера, душа под героя. Звенит шпорами и языком, а на самом деле всего только дезертир, скрывающийся от воинской повинности в общественной организации»
[1357].
В тот момент, когда значительная часть кадрового офицерства погибла в тяжелых боях 1914–1915 гг., Земский и Городской союзы за государственный же счет лишали армию кадрового резерва потенциальных прапорщиков и подпоручиков. Даже бывший военный губернатор Львова полковник С. В. Шереметев по совету графа Г. А. Бобринского написал официальный рапорт командующему Юго-Западным фронтом А. А. Брусилову и начальнику штаба 8‐й армии о работе патриотической общественности. Шереметев возмущенно отмечал, что в земско-городских структурах «находится много молодых людей, долженствующих быть призванными к отбыванию действительной службы», которые «получают содержание в несколько раз большее, чем их однопризывники по возрасту и образованию», оказавшиеся на фронте
[1358]. Полковник подчеркивал убыточность для казны содержания этих «земгусаров» и совершенную несправедливость их имущественного превосходства над настоящими воинами.
Генерал-контролер С. А. Гадзяцкий, признав несостоятельными объяснения представителей общественных организаций, заявил, что на Северный, Южный и Западный фронта будут направлены специальные отряды Госконтроля, в которые будут включены «лица, знакомые с ведением двойной бухгалтерии и обладающие специальными техническими познаниями»
[1359]. На выездные финансово-хозяйственные проверки от департамента полиции качестве наблюдателя делегировался С. Е. Виссарионов. После первых «общих» проверок должны были быть назначены уже подробные. Следующее заседание комиссии Госконтроля было назначено на 15–20 февраля. Все это не могло не встревожить представителей общественности, совершенно не желавших давать отчет в своих действиях и в растрате казенных средств. Одни из них надеялись, что все спишет победа в войне, другие, вероятно, уповали на то, что к осени отчитываться будет уже не перед кем.
Интересно, что после заседаний в Государственном контроле было начато преследование начальника контрразведки 8‐й армии Константина Ширмо-Щербинского, составившего жесткий рапорт о злоупотреблениях в деятельности Земгора. На него поступил донос от австрийской крестьянки, обвинявшей офицера и его сотрудников в хищении ее имущества и превышении полномочий. Несмотря на то что свидетельских показаний, подтверждающих ее слова, не было, этого вполне хватило для применения жестких мер к контрразведчикам. 14 февраля командующий фронтом А. А. Брусилов приказал провести негласный обыск у своих сотрудников и изъять всю их неслужебную переписку. Начальник КРО, его помощник и родной брат Виталий Ширмо-Щербинский, заведовавший агентурой Николай Зак и еще 5 сотрудников контрразведки были арестованы, у них было изъято 53 личных письма
[1360]. А вскоре было возбуждено и уголовное дело о превышении служебных полномочий, так ничем и не закончившееся
[1361]. Было ли это косвенно связано с расследованием деятельности общественных организаций на фронте или же стало результатом некоего внутреннего конфликта в командном составе 8‐й армии, доподлинно утверждать сложно. Но представляется неординарным исторический момент и сам факт ареста всего личного состава контрразведывательного отделения по одному малозначительному доносу подданной враждебного государства, к тому же на линии фронта, где законность носила весьма условный характер, а превышения полномочий военными властями, включая реквизиции необходимого им имущества у местного населения, давно уже стали обыденностью.
