25 октября, на следующий день после подписания приказа № 794, Курлов ответил Джунковскому. Он настаивал на том, что соглашение между ГУГШ и штабом ОКЖ было заключено в мирное время, а в условиях широкомасштабной войны «оказалось невыполнимо»
[805]. С точки зрения Курлова, главное препятствие и сложность контрразведки в военное время заключались в необходимости завершения дознаний с высокой скоростью, а также в невозможности перепроверки данных секретных сотрудников с помощью заграничной агентуры. Зона ответственности контрразведки Двинского военного округа простиралась от Риги до границы с Германией, а также в Плоцкой и Варшавской губерниях, при этом армия выделила для контрразведки всего лишь одного офицера. Курлов пишет: «Несоответствие личного состава и неподготовленность общей полиции к ведению дела контрразведки, на которую Вы указываете, совершенно устраняется, по моему мнению, компетентным и умелым руководством их со стороны чинов командуемого Вами корпуса. Что касается до чинов жандармско-полицейских управлений железных дорог, то считаю, со своей стороны, оставление полосы отчуждения, в пределах коего осуществляются все передвижения воинских частей, без наблюдения крайне опасным»
[806].
Отметим, что обе схемы ведения контрразведывательной деятельности (Рузского и Курлова) были не плодами кабинетной работы столичных теоретиков, а результатом каждодневной практики. Интересно, что оба приходят к одному и тому же выводу – необходимости передать работу по контршпионажу исключительно в жандармские руки, оставив за военными контрразведками лишь непосредственную работу на линии фронта.
Смысл преобразования состоял в прекращении необоснованных репрессий и придании борьбе со шпионажем законный ход. В направлении законности ориентировал подчиненных и Джунковский. 14 сентября в приказе по Отдельному корпусу жандармов № 317 он писал: «Начальникам губернских жандармских управлений и их помощникам надлежит всегда памятовать, что служба чинов корпуса жандармов, в особенности в условиях переживаемой ныне эпохи, имеет не только местное, но общегосударственное значение… им надлежит пуще всего заботиться о том, чтобы своими законными, строго обдуманными и разумными действиями оберегать интересы лояльных подданных и подвергать законному преследованию лишь тех, чья деятельность действительно угрожает государственной безопасности и общественному спокойствию»
[807]. Джунковский отмечал, что большинство дел является следствием оговоров, доносов и сведения личных счетов зачастую материально заинтересованных лиц. Он пишет: «При возникновении в переживаемое время дел о шпионстве и о государственной измене, надлежит, предварительно возбуждения формального дознания и привлечения в качестве обвиняемых лиц, весьма часто ни в чем неповинных, исследовать, негласным путем, возможно глубже взаимоотношение свидетелей и оговариваемых»
[808].
Как отмечает историк Греков, в тылу жандармы действительно часто старались стоять на стороне закона и доказательности, сопротивляясь «показательным» процессам, несмотря на давление со стороны военных властей и КРО
[809]. Инициативы Рузского и Курлова встретили активное неприятие военных. Еще 7 октября 1914 г. и. о. начальника Генерального штаба генерал М. А. Беляев в письме начальнику штаба главковерха генералу Н. Н. Янушкевичу отметил необходимость полностью удалить жандармские управления от руководства контрразведывательной деятельностью, а все аресты по делам о шпионаже возложить на КРО, которым жандармы вынуждены были бы беспрекословно подчиняться вне зависимости от своего согласия или несогласия с действиями военных контрразведчиков. Основной довод Беляева заключался в том, что жандармы некомпетентны и слишком критично относятся к ведению дознания и выводам КРО, а потому задерживают или срывают выполнение ликвидаций
[810].
16 октября 1914 г. Беляев пишет Джунковскому: «При всем этом остается недостаточно выясненным вопрос о том, являются ли сказанные обращения контрразведывательных органов обязательными к исполнению для чинов Отдельного корпуса жандармов в тех случаях, когда они не будут согласны с означенным заключением военного начальства о необходимости или своевременности ликвидации… Вследствие изложенного представлялось бы существенно желательным устранить возможность возникновения описанных неудобств. Поэтому я, имея в виду, что санкционирование штабами военных округов в местностях, не объявленных на военном положении, производства ликвидаций является достаточной гарантией соответственности ее данным обстоятельствам, имею честь просить ваше превосходительство, если вам угодно будет согласиться с приведенными здесь соображениями, не изволите ли признать возможным установить, чтобы в местностях, не состоящих на военном положении, чины высочайше вверенного вам корпуса приводили в непременное исполнение обращения к ним начальников контрразведывательных органов о ликвидациях, производство коих утверждено в установленном порядке»
[811].
Особое сопротивление Курлову оказал начальник штаба 6‐й армии М. Д. Бонч-Бруевич
[812], который, по мнению ряда историков, был одним из организаторов перегибов в работе контрразведки
[813]. Под напором критики со стороны военных Курлову пришлось отступить. В телеграмме от 3 ноября 1914 г. на имя начальника Варшавского ГЖУ генерала Бельского он писал: «Ввиду изменившихся обстоятельств прошу приостановить исполнение номеру 794 штаба округа»
[814], что на практике означало временное прекращение использования разработанных им правил до согласования данного вопроса между МВД и Ставкой.
В ответе Беляеву от 11 декабря 1914 г. Джунковский выразил мотивированное несогласие с его предложениями
[815]. Ссылаясь на статью 21 Положения о мерах к охранению государственного порядка и общественной безопасности и статью 23 Положения о местностях, объявленных на военном положении, командир корпуса жандармов делает следующие выводы.
1. «Из изложенного следует, что начальники жандармских управлений и их помощники, для того чтобы использовать предоставленное им по закону право обыска и ареста по отношению к тем или иным лицам, должны иметь основательное подозрение, т. е. более или менее определенные данные, устанавливающие принадлежность этих лиц к противозаконным сообществам или дающие определенные основания предполагать участие их в совершении государственных преступлений или в прикосновенности к ним».
